– Из-за своей позиции в отношении рабства?
– Из-за своей позиции в отношении чего угодно. Он даже сочинил поэму о мире! – Джарвис выплюнул последнее слово с таким видом, словно это было грязное ругательство.
– Но ведь Прескотт, в конце концов, был служителем Господа.
– А эта страна исполняет Господнее предназначение, – барон остановился у бровки, пропуская грохотавшую мимо двухколесную повозку, запряженную серым мулом и доверху груженую бочонками. – Хотя Прескотт, конечно же, так не считал. «Владыки горделиво мнят, что вправе убить и оправдать числом злодейство», – с иронией процитировал вельможа.
– Епископ был сторонником мирных договоренностей с французами?
– И с французами, и с треклятыми американцами.
– Невзирая на то, что относился к обеим нациям с изрядным презрением?
Джарвис издал неприличный звук:
– Только не просите меня отыскать логику в извращенном ходе мыслей этого праведника.
Себастьян присмотрелся к надменному орлиному профилю барона.
– Как я понимаю, вы возражали против перемещения Прескотта в Кентербери?
– Разумеется.
– Потому что он противился войне или потому что ратовал за отмену рабства?
– А как по-вашему?
– По-моему, епископ Лондонский нажил себе немалое количество врагов.
Вельможа остановился на тротуаре возле Карлтон-хауса.
– Разве сей факт не свидетельствует о человеке определенным образом?
Слова Джарвиса перекликались с тем, что сказала его собственная дочь.
– Думаю, свидетельствует, – согласился Себастьян. – Хотя многое зависит от того, каковы сами враги.
В твердом взгляде серых глаз собеседника вспыхнула веселая искорка:
– И то правда. Доброго вам дня, милорд.
Девлин дождался, пока барон пройдет в ворота ограды, отделявшей Мэлл от территории дворца, а затем, повысив голос, окликнул:
– А как насчет брата епископа? Он каким был человеком?
Джарвис медленно повернулся:
– У Френсиса Прескотта имелось четверо братьев. О котором из них вы спрашиваете?
– О самом старшем.
– Сэре Нигеле? – на аристократическом лице барона мелькнула неприязненная гримаса. – Епископ Прескотт являл собою нудного и назойливого глупца. Но его старший брат был гораздо хуже. Попросту говоря, человек дурного тона. Меня ничуть не удивило, что, в конце концов, его порешили.
Себастьян сморгнул. Лично он располагал вескими доказательствами того, что старший из братьев Прескоттов пролежал последние тридцать лет в крипте церкви Святой Маргариты с кинжалом в спине. Но этот факт еще не сделался общеизвестным.
– А что, сэра Нигеля разве убили? – переспросил виконт. – У меня сложилось впечатление, что он пропал без вести.
– Разумеется, убили. Не думаете же вы, что подобный субъект мог просто взять и исчезнуть?
– И кто, по-вашему, это сделал?
– Честно, не знаю. Но если бы узнал, угостил бы выпивкой, – Джарвис замолчал, прислушиваясь к городским колоколам, начавшим отбивать время. Над крышами поплыл мелодичный перезвон. – А теперь всего наилучшего, милорд.
Девлин наблюдал за тем, как барон пересекает двор, направляясь к ступеням.
– Хозяин? – окликнул Том, останавливая рядом гнедых.
Себастьян еще минуту помедлил, хмурясь вслед могущественному кузену короля, затем вскочил в экипаж и повернул лошадей в сторону Боу-стрит.
* * * * *
– Думаю, не осталось никаких сомнений, – подтвердил сэр Генри Лавджой, наморщив серьезное лицо. – Наш загадочный покойник из прошлого века, по всей вероятности, давно пропавший брат епископа. Леди Прескотт опознала в синем бархатном камзоле и атласном жилете одежду, которая была на ее супруге перед исчезновением. Часы и брелок тоже его.
Друзья вышли из управления на Боу-стрит и теперь проталкивались сквозь запруженные толпой аркады, выходившие на площадь Ковент-Гарден. К этому времени суматоха, характерная для рынка в ранние часы, уже улеглась, тяжелые фургоны оптовых торговцев уступили место тележкам уличных продавцов и лоточникам, предлагавшим булки и устрицы, ножи и бумажники.
– А искривленная левая рука? – вспомнил Девлин.
– Леди Розамонда сообщила, что муж сломал руку еще мальчишкой, учась в Итоне, – пояснил магистрат, смотря вслед полной, толстошеей женщине, которая прошла мимо, пошатываясь под весом водруженной на голову корзины. В воздухе смешивались запахи кофе, свежих цветов и подсыхающего конского навоза.