– И ни одна из вышеперечисленных версий не объясняет, кто убил самого епископа Лондонского и почему, – осушил свою кружку Девлин.
– Может, сэр Питер? Он выяснил, что дядя порешил его отца из-за наследства, и отомстил родственнику, расправившись с ним.
– Не думаю. Я знаю Питера Прескотта.
– Ты знал его мальчишкой. Люди меняются, – глядя, как друг поднимается из-за стола, Гибсон поинтересовался: – Что собираешься делать дальше?
– Съезжу утром в имение и поговорю с леди Прескотт.
– А что, по-твоему, она может рассказать?
– Не знаю. Может объяснит, чем занимался ее супруг в церковной крипте – это было бы неплохим началом.
* * * * *
Вечером виконт достал с книжной полки свой экземпляр эсхиловских «Плакальщиц» и уселся за чтение, поставив под рукой зажженные свечи и стакан с портвейном.
Являясь второй частью кровавой трилогии известного афинского драматурга о проклятии дома Атреев, трагедия развертывала страшную историю об убийствах, мести и припадках безумия[33]. Но в древнегреческом мифе не попалось ни единой подсказки по поводу смерти епископа Лондонского. Себастьян как раз дочитал до середины третьего акта, когда приехала Кэт.
Препровожденная в гостиную Мореем, гостья принесла с собой запахи воска, апельсинов и ночной прохлады. На пороге Кэт замешкалась, стягивая с головы капюшон бархатного вишневого плаща и дожидаясь, пока дворецкий, сдержанно поклонившись, удалится.
Сияние свечей мерцало на бледных щеках и водопаде темных волос, и вся она была столь прекрасна, что у Девлина перехватило дыхание.
– У меня есть ответ на твой вопрос, – сообщила актриса.
Книга соскользнула на пол. Себастьян поднялся, но не подошел ближе.
– И?..
– Одно время поговаривали, что в прошлом епископа Лондонского имеется некая тайна. Но многочисленные попытки агентов выяснить, в чем суть, так и не увенчались успехом.
Девлин встретил сияющий ослепительной синевой взгляд.
– Ты уверена?
– Да, – гостья повернулась к выходу.
– Могу я предложить тебе что-нибудь? – задержал ее Себастьян. – Чашку чая? Бокал вина?
«Останься» – вот что он говорил на самом деле.
Кэт медлила. На ее губах заиграла невеселая улыбка:
– Нет, спасибо.
«Ты же знаешь, это было бы неразумно».
Себастьян пристально посмотрел на нее через комнату. «Да, ты права». Но все равно не смог удержаться, чтоб не спросить:
– Как ты, Кэт? Йейтс хорошо к тебе относится?
– Он ведет себя как истинный джентльмен, – легонько повела плечом собеседница. – У каждого из нас свой путь.
Как ни тяжело было Себастьяну представлять себе Кэт с другим мужчиной, но думать о том, что она оказалась в западне брака, лишенного любви, было еще мучительнее.
– Это не похоже на супружескую жизнь.
– Это та жизнь, которую я желала. Мы с Йейтсом друзья.
– Мне бы хотелось видеть тебя счастливой и влюбленной.
– А ты сам, Себастьян? – печально улыбнулась гостья. – Гендон отчаянно жаждет наследника.
– Я не женюсь, если не смогу отдать избраннице все свое сердце. – «Или, – подумал виконт, – если не буду вынужден защищать ее честь».
Кэт кивнула и накинула капюшон.
– Благодарю за сведения, – выдавил Девлин с тягостной церемонностью, причинявшей ему не меньшую боль, чем все остальное.
– Я разговаривала с Гибсоном, – Кэт остановилась, положив руку на дверную ручку, словно понимала, что должна уйти, но не могла заставить себя сделать это. Несмотря на все события последних десяти месяцев, актриса и ирландский хирург оставались друзьями. – Он рассказал про Обадию Слейда. Прошу тебя, будь осмотрителен.
– Я всегда осмотрителен, – Себастьян умудрился изобразить беспечную улыбочку.
– Нет, ты никогда не осторожничаешь. Как раз это меня и тревожит.
После ухода гостьи виконт поднял книгу с пола, но строки плыли перед глазами. Ему казалось, что запах Кэт по-прежнему витает в комнате, словно сладкое воспоминание, которое невозможно удержать.
* * * * *
Преподобный Малькольм Эрншоу, издав негромкое стенание, опустился перед алтарем церкви Святой Маргариты и молитвенно сложил руки.
Истертый каменный пол придела был холодным и мучительно твердым для разболевшихся коленей, но священник принимал эту боль в качестве епитимьи.
Пастор крепко зажмурил глаза, зашевелил губами в беззвучной молитве. «Господи! Ты испытал меня и знаешь. Ты знаешь, когда я сажусь и когда встаю; Ты разумеешь помышления мои издали…»[34]
Столь трудно решить, что предпринять в подобной ситуации. Недопустимо по неосторожности обвинить невинных, но что если… Что если с виду невиновные на самом деле не являются таковыми? Как убедиться? Никогда еще преподобный Эрншоу так не нуждался в мудром наставлении.
33
Великий трагик Эсхил написал свою трилогию «Орестея» («Агамемнон», «Плакальщицы», «Эвмениды») по древнегреческим мифам о роде Атреев. Во второй пьесе Орест по наказу Апполона убивает отчима и мать (Эгисфа и Клитемнестру), чтобы отомстить за зарубленного ими отца (Агамемнона).