– Кто?
– Лейтенант Хэтфилд. Пал в битве при Йорктауне.
– Иными словами, погиб почти на год раньше сэра Нигеля, – задумчиво уставился Девлин на свой стакан.
Собеседница кивнула:
– Когда я впервые услышала о побеге, то подумала, что в смерти сэра Нигеля повинен разочарованный поклонник. Это предположение оказалось неверным.
Небрежный тон, которым было произнесено признание в ошибке, открыл виконту больше, нежели намеревалась собеседница. Себастьян отпил еще глоток бренди и со сдержанным весельем поинтересовался:
– А вы надеялись, что неподходящим ухажером являлся лорд Квиллиан?
На щеках баронской дочери проступил едва заметный румянец, но она лишь спросила:
– Что с вашей рукой?
– Малоприятная стычка с мясником и его топором.
– С мясником?
– Да, по имени Джек Слейд. Не слышали о таком?
Геро покачала головой:
– А должна была слышать?
– В прошлую среду вы поделились со мной предположением, что епископа Лондонского шантажировали. Как выяснилось, вы оказались правы. Только вымогателем был не Квиллиан, а Джек Слейд.
– Мясник?!
– Мясник.
– Вы шутите.
– Нисколько. Видите ли, мистер Слейд вырос в Прескотт-Грейндж и имел зуб на братьев Прескоттов. Незадолго до того, как отправиться в Ботани-Бей за убийство своей жены, этот тип стал обладателем некоей важной тайны.
Девлин ощутил на себе пристальный взгляд собеседницы.
– И вам известно, что это за тайна?
– Нет, – Себастьян допил бренди и отставил в сторону стакан. – Зато вам известно, не правда ли?
– Прошу прощения?
Виконт подошел к мисс Джарвис так близко, что мог обонять исходивший от нее легкий аромат лаванды и видеть, как красноречиво расширились от волнения ее зрачки.
– Когда вы встречались с епископом вечером прошлого вторника, какие именно слова его преосвященства навели вас на мысль о шантаже? И не вздумайте потчевать меня благостной чушью об обязательстве друзей свято хранить доверенные им секреты. За последнюю неделю мне пришлось убить троих. В меня стреляли, меня хлестали бичом, чуть было не утопили и не зарубили. Мое терпение вот-вот иссякнет.
Губы баронской дочери превратились в две тонкие белые линии.
– Рассказывайте, – настаивал Девлин.
Геро опять принялась складывать книги. В тишине библиотеки мягкое хлопанье переплетов друг о друга звучало неестественно громко. Себастьян не думал, что мисс Джарвис собирается ответить. Но тут она, похоже, приняла решение.
– Когда во вторник я приехала в Лондон-хаус, было очевидно, что епископа что-то гнетет. Поначалу он просто обронил, что получил неприятное известие. Но позже, после нашего разговора…
– Да? – выжидающе глянул виконт, когда рассказчица заколебалась.
– Его преосвященство заметил, что не очень-то приятно, когда тебя преследуют тайны твоего прошлого, и признался… Он открыл мне, что в молодые годы стал отцом внебрачного ребенка.
– Сэра Питера?
Геро вскинула голову:
– Сэра Питера? О Господи, мне это и на ум не приходило. Баронет – сын епископа?
– Не знаю. Но начинаю подозревать, что так и есть.
– Неужели Прескотт поэтому перечитывал трагедию Эсхила?
– Но ведь это логично, не так ли? – Себастьян пытливо всмотрелся в сдержанные черты собеседницы. – А что еще рассказал вам епископ?
– Больше ничего.
Девлин глянул через окно на обнесенный высокой стеной ухоженный садик, на сочную зелень шевелившегося под ветерком кустарника, на ясно-синий кусочек вымытого дождем неба. Он мог предположить единственную причину, почему Френсис Прескотт разделил свое тягостное бремя с мисс Джарвис, и почему та столь упорно не хотела раскрывать эту тайну.
Себастьян всегда считал Геро сильной и умной женщиной, обладающей невероятной храбростью и силой духа. Но сейчас, застыв с напряженно выпрямленной спиной в лившемся из окна свете вечернего солнца, она выглядела неожиданно беззащитной и даже чуточку испуганной.
– Не нужно скрывать это или переживать в одиночку, – тихо проговорил виконт. – Мы можем пожениться завтра же по специальному разрешению. Вы должны позволить мне поступить по чести, мисс Джарвис. Ради вас и ради ребенка.
На отвердевшей щеке сердито дернулся мускул, разрушая впечатление слабости и уязвимости.
– Вы ошибаетесь в своих предположениях, милорд. Нет никакого ребенка, – Геро повторила снова, глядя пристально и напористо, словно принуждая собеседника поверить ей: – Нет никакого ребенка.
Она до того напомнила Себастьяну Гендона, упрямо продолжавшего лгать, несмотря на все очевидные доказательства, что от этого сходства мурашки пробежали по коже.