Поначалу я думала, что останусь на Хоккайдо и буду дальше искать их следы. Наверное, завтра я могла бы вернуться в поселок и поговорить с людьми. Но когда, выйдя из поля, я добралась до машины и уселась в душной тишине, поняла, что не стану этого делать.
В полученном из тюрьмы пакете была еще одна фотография. Моя. Я стояла на каменистом берегу, вероятно, на пляже в Симоде или где-то на побережье Атами. Мама снимала против света, так что я и скалы, моя белая футболка и даже ярко-красные шорты оказались в тени — силуэт на фоне пронзительно-синего моря. Лицо мое повернуто в профиль, мама поймала момент, когда ветер взметнул мне волосы. Я смотрела на набегающие волны, и в этом взгляде ребенка помещался весь мир.
Я держала снимок перед собой — все, что осталось от маминого проекта, который она начала в то лето, наше последнее лето в Симоде, — и пыталась собрать обрывки воспоминаний. Помню освежающее прикосновение ветра к щеке и холодные соленые брызги, от которых кожа покрывается мурашками. Подошвы кожаных сандалий скользят по водорослям, когда я карабкаюсь по прибрежным валунам. Примерно в то же время мы ездили в Атами. Там я видела яхты с туго натянутыми парусами, а потом бежала и бежала по бетонной набережной, затем были рожок с мороженым и сильные мужские руки, подбрасывающие меня в воздух, и ослепительный блеск солнца, отражающегося в объективе фотокамеры.
Я поняла: все, что осталось от них, — это я. Факты, фотографии, события — все живет во мне. Есть осязаемые вещи: корешок от билета на Хоккайдо, мамины туфли, саше с ее любимым ароматом и его письма. Эти вещи рассказывают историю жизни, многих жизней, сплетенных вместе, но точка, в которой они встречаются, — это я.
Я смотрела из иллюминатора на здание аэропорта в Хоккайдо, освещенное лучами восходящего солнца. Стюардессы шли по салону, захлопывая крышки багажных полок над головами пассажиров. Двигатели загудели, заставляя вибрировать корпус машины. Нетерпеливо покусывая губу, я ожидала того момента, когда самолет вырулит на взлетную полосу и начнет разбег. Я почувствую, как ускорением мое тело вжимает в спинку кресла, мы оторвемся от земли и окажемся в воздухе, не имея больше возможности отступить — либо полет, либо крушение и смерть.
Я знала, что сохраню письма Каитаро. Эти листы бумаги с линиями, выведенными его рукой. Я не сожгу их. Не смогу. Я навсегда останусь связанной с мамой и ее любовником, но все остальное — только мой выбор. Сартр, с чьими книгами когда-то познакомил меня дедушка, говорил: «Свобода — это то, что я сам сделал из того, что сделали со мной». Настал мой черед: я сама должна построить себя, свое будущее и собственную жизнь.
Самолет стал набирать высоту. Я взглянула на город под нами, Саппоро стремительно уменьшался, исчезая в облачной дымке. Вскоре Хоккайдо с его вулканами, озерами и длинными вдающимися в море языками суши остался позади. Мы обогнули край залива Утиура[120], пересекли пролив Цугару[121], скользя над вспененной белой водой, и повернули к побережью Хонсю. Теперь внизу плыли леса и горные хребты Аомори[122], так круто вздымавшиеся вверх, что поселки на их склонах казались зажатыми в узких расщелинах между скал.
Когда мы миновали Фукусиму[123], гористая местность сменилась золотистыми рисовыми полями Тотиги[124], затем земля превратилась в калейдоскоп цветов — зеленые полосы леса примыкали к коричневато-желтым лоскутам сжатых полей. Долго внизу тянулись, отливая серебристым блеском, нескончаемые ряды промышленных теплиц, в которых круглый год выращивают огурцы и помидоры. По берегам рек попадались небольшие поселения, окруженные сетью проселочных дорог и тропинок. Но когда мы пересекли равнины, деревни стали расти, превращаясь в городки, а городки — в густонаселенные города. И наконец показался сияющий огнями мегаполис — Токио, мой дом.
Самолет начал разворот, я видела в иллюминатор, как на фоне освещенного солнцем неба кончик крыла накренился и пошел вниз, земля текла подо мной. Показались окраины Токио, сплошная череда бетонных конструкций, переходящих одна в другую, которые вздымались все выше по направлению к центру, превращаясь в лес из стекла и металла — символ прогресса и цивилизации.
Я смотрела вниз, пытаясь найти ту ветку железнодорожных путей, по которой ехала всего несколько недель назад. Мысленно я видела здание вокзала и красное кирпичное здание тюрьмы в Тибе, охранника у ворот, потягивающего утренний кофе из пластикового стаканчика. Целый день ему приходится выдавать опросные листы посетителям, пришедшим на свидание к заключенным. А по улицам городка за пределами тюрьмы ходят люди, каждый спешит по своим делам. Я бросила взгляд на часы, отметив дату и время. Через пару часов из ворот тюрьмы выйдет человек и вольется в этот поток пешеходов. Сегодня последний день заключения Каитаро Накамуры, совсем скоро он будет свободен.