Фотография была сделана зимним днем во время поездки в Симоду. Вскоре после замужества Рина тайком удрала туда на один день. Она поймала на станции такси, подъехала к дому и спустилась по каменистому берегу на пляж. Скинув туфли, дошла по замершему песку до самой кромки воды. Она смотрела на набегающие волны, холодные и тягучие, катившиеся под низко висящим грозовым небом. И в тот момент, когда волна развернулась и начала оседать, Рина нажала кнопку затвора, схватив короткий луч света, пронзивший облака и ударивший в серую гладь воды. Именно тогда, стоя на пустынном пляже и всматриваясь в пейзаж через объектив камеры, оценивая игру света и любуясь силой природы, она впервые почувствовала движение младенца у себя в утробе: Сумико вплыла в монохромную картинку, словно маленькая серебристая рыбка.
Надежды и мечты Рины, все, чего она хотела достичь, и все, от чего ей пришлось отказаться, было собрано в этой фотографии. Она помнила, как печатала снимок: темнота проявочной, сильный запах щелочи и эксперименты с ретушью — даже сейчас Рина мысленно видела, как ее руки порхают от проектора к листу фотобумаги, создавая идеальное соотношение света и тени. Нет, конечно, она не ждала, что Каитаро в полной мере сумеет уловить ее настроение, но Рине нравилось, как внимательно он погружается в изображение, как тщательно отслеживает композицию. И как бережно обращается с фотографией: прежде чем положить ее на стол, Каитаро аккуратно смахнул крошки, — а заметив, что он держит фотографию за самый край, чтобы не замаслить бумагу, она невольно улыбнулась. И, возможно, он все же кое-что понял: его взгляд задержался именно над тем участком снимка, над которым Рина корпела особенно тщательно, настраивая фокус, чтобы передать фактуру волн.
— Это была последняя фотография, после вы уже не работали? — сказал Каитаро.
Его реплика прозвучала скорее как утверждение, чем как вопрос, но Рина все равно кивнула в ответ:
— Я закончила серию о Симоде, приняла участие в нескольких выставках, а затем…
— Решили сосредоточиться на семье, — закончил он.
Рина молчала, прикусила губу. Но его слова не вызвали у нее раздражения. В них не было ни капли осуждения, лишь простая констатация факта.
— Вы никогда не думали сделать серию работ с Сумико? — спросил он.
Она заулыбалась:
— Думала. Если мы уходим с ней в лес, который растет на склоне холма над нашим домом в Симоде, или спускаемся на пляж к заливу, я иногда замечаю, как солнце освещает ее лицо, или как свет скользит по ее волосам, или удачные ракурсы, когда она оборачивается ко мне и смеется. Но… я не знаю, как соединить разрозненные снимки… Не могу представить новую серию, я иссякла, ни одной идеи не приходит в голову. — Рина смотрела на свои руки, лежащие на коленях, машинально сплетая и расплетая пальцы. Затем почувствовала, что Каитаро подался вперед, и вскинула на него глаза.
— Рина, вы можете сделать все что угодно, — сказал он. — Все, что только захочется. — Заявление было масштабным и банальным одновременно, но в голосе Каитаро звучала такая уверенность, что Рине захотелось поверить ему. Его поддержка придала ей силы и зажгла внутри слабый огонек надежды.
— Возможно… — негромко произнесла она.
Придвинув к себе папку, Рина захлопнула ее и убрала в сумку.
— А что насчет вас? Вам доводилось снимать тех, кого вы любите?
Каитаро поморщился.
Рина рассмеялась, радуясь возможности переключить разговор на него.
— Нет, — тихо ответил он.
— Неужели? Совсем-совсем никого?
Каитаро покачал головой и снова поморщился, затем с решительным видом уставился на Рину.
— Вы хотите сказать, в целом мире нет ни единого человека…
— Разве что мой дядя, — перебил он ее.
— Дядя?
— Он учил меня фотографии, — сказал Каитаро, отводя взгляд и потирая шею и затылок. — Снимки, которые я вам показывал, были сделаны, когда мы с дядей работали вместе.
Рина молчала некоторое время, наблюдая за ним. Она вспомнила тот первый вечер в кафе, куда они пошли после лекции в Гицдзе. Каитаро рассказывал ей о наставнике, фотографе, но Рина тогда не поняла, что этот человек — его родственник. Вспомнила она и сами фотографии: солнце, встающее над рисовым полем, золотистые лучи окутывают прозрачные стебли растений, гигантская промышленная теплица, полная цветущих хризантем, одинокая стрекоза с прозрачными, как целлофан, крыльями висит над самой землей.