Вероятно, у Пядышева было свое видение сложившейся обстановки. Прорыв немцами фронта у Нарвы – Кингисеппа создавал реальную угрозу окружения вверенных ему трех армий и корпуса ленинградских добровольцев, что генерал приравнивал к катастрофе на главном направлении продвижения немцев к Ленинграду. Поэтому последовал приказ об отступлении по всему участку Лужского оборонительного района.
Когда Ворошилов приехал, он вызвал к себе Пядышева и отчитал за то, что тот приказал отступать (вопреки существовавшему в Верховном Главнокомандовании мнению, что приказ об отступлении может отдать только командующий фронтом). Не стесняясь в выражениях, он назвал Пядышева предателем, «белогвардейской сволочью», командиром, нарушившим «святая святых» – приказ Верховного Главнокомандующего, запрещающий любую самостоятельность при принятии решения об отступлении. Ссылаясь на полномочия, данные ему Верховным, он заявил, что отстраняет Пядышева от командования Лужским направлением и приговаривает его к смертной казни через расстрел, что и было незамедлительно выполнено. Так бесславно закончился путь боевого генерала.
Я напомнил Ивану Ивановичу, что под его, Пядышева, руководством Лужский рубеж продержался полтора месяца (случай беспрецедентный в начальный период войны) и что, возможно, именно благодаря этому Ленинград выстоял под напором немцев. Иван Иванович согласился со мной, но добавил, что «так было» и что рассуждения постфактум не имеют существенного значения.
Война – блокада
День 22 июня 1941 года начался для нас в Васкелово. Накануне на выходные приехал отец, и мы договорились утром выехать на озеро половить щук. Утро выдалось солнечное, высоко в небе стояли небольшие кучевые облака. Лодка отошла от берега. Сверху, однако, донесся гул авиационных двигателей. На высоте верхних облаков шло звено бомбардировщиков, поблескивая на солнце. Отец удивился: они летели в сторону Финляндии и должны были достичь ее территории минут через 5–10. Обреченных щук мы выловили, пришли домой. Кто-то уже сообщил, что началась война с Германией. Отец среагировал своеобразно: он сказал, что Гитлер допустил большую ошибку, напав на Советский Союз, и что немецкие рабочие выступят на стороне социалистического государства. К сожалению, так думал не только он.
Не помню, сразу или чуть позже, мы погрузились в полуторку и поехали в город. Дело было вечером, по обочинам шли призывники. Вид у них был неприглядный. Из того, что нашлось в доме, они надели самое старое, поношенное, уже практически непригодное, ведь свои вещи они должны были сдать и взамен получить форму. Сами новобранцы выглядели печальными, угрюмыми, как будто знали, что большинство из них не вернется с войны. Еще вчера они о фронте и не помышляли, а занимались повседневными делами.
Мама очень обрадовалась, что отца не возьмут в армию: он был «белобилетник» из-за близорукости, а проще «негодяй» (то есть негодный к военной службе). На работе ему сказали, что он будет выполнять прежние обязанности (по строительству оборонных сооружений).
В первые месяцы войны мы были заняты подготовкой к эвакуации: власти считали, что всех детей надо вывезти из города. Отцу выделили на работе полуторку, которая должна была нас эвакуировать. Мы решили, что лучше ехать к дедушке, Ивану Степановичу, который тогда заведывал нефтебазой в Пестово на востоке Новгородской области. Путь был недалеким – около 250 километров.
В Пестово ехали по проселочным дорогам и глухим деревням, боялись немецких самолетов. Но когда приехали, дедушка сказал нам, что Пестово – крупный железнодорожный узел, и потому немцы будут его непременно бомбить. Вскоре так и произошло. Дедушка радел за дочь с внуками и отправил нас вниз по Мологе в Устюжну, где не было железной дороги.
В Устюжне нас поместили в большой двухэтажный дом на левом берегу реки. Хозяйка была недовольна вторжением, что и показывала постоянно: спали мы на полу на веранде, но не мерзли (благо было лето). Хозяйка следила за ходом военных действий и на вывешенной на стене большой карте с удовольствием расставляла флажки в направлении на восток, приговаривая: «Вот немцы придут и вышвырнут вас».
В конце августа в Устюжну неожиданно приехал отец. Его послали в очередную командировку на «старую границу», а он завернул к нам. Отцу очень не понравилось, как мы устроились, и он решил отвезти нас домой: «Ленинград все равно не сдадим!» Вместились кое-как в маленькую легковушку и поехали по проселку домой, все-таки попав под бомбежку около Чудова, рядом со станцией. Так мы прорвались в практически уже осажденный Ленинград. Но настоящие бомбежки ждали нас в городе.