— Ну, раз ты кончил, Батурин, — спокойно сказала старшая пионервожатая, — ты сейчас выйдешь из класса, пойдешь по коридору налево, спустишься в сад, пойдешь по главной аллейке до конца, повернешь направо, зайдешь в беседку и, если дальше ты не будешь знать, что делать, я перестану тебя уважать.
Батурин удивился, но виду не показал — это было не в его правилах.
— Что я там не видел? — спросил он.
— Иди, иди, — ласково сказала Олимпиада Павловна.
Пожав плечами, Батурин вышел. Класс был несколько обескуражен.
— Зачем вы его туда послали? — спросил кто-то из девчонок.
Олимпиада Павловна улыбнулась.
— Он вернется и все расскажет. Подождем. А вы пока подумайте о правилах хорошего тона.
Все стали думать, а через пять минут вернулся Батурин. Почему-то он был красный, как спелый помидор.
Старшая пионервожатая с любопытством посмотрела на него, но Батурин как воды в рот набрал.
— Что там, за беседкой? — свистящим шепотом спросил Кешка, по прозвищу Фикус.
— Можно я не буду говорить? — спросил Петр у Олимпиады Павловны.
— Как хочешь, — сказала она и усмехнулась.
— Раз уж ты такой храбрый, — сказал, нет, сказала кое-кто, — так скажи. Или ты только притворяешься храбрым?
Батурин взял себя в руки. Гордо и спокойно он посмотрел прямо в синие глаза Наташи Орликовой.
— За беседкой была… эта Алена… как ее, Братусь, — сказал он.
Класс ахнул. И хором спросил:
— Ну, и?
— Она плакала, — мрачно сказал Батурин.
Класс снова ахнул.
— А ты?
— Я… — Петр Батурин мужественно проглотил слюну. — Я извинился.
Класс ахнул в третий раз. А кое-кто… да, ладно, теперь вы знаете, кто это. Словом, Наташа Орликова как-то странно посмотрела на Батурина.
История с Аленой Братусь, к сожалению, на этом не кончилась. Не так-то все просто в жизни, и если вы думаете, что после этого случая отношение к Алене в этом непобедимом и непромокаемом классе сразу изменилось, то глубоко ошибаетесь. Но из этой истории можно сделать вывод, что мужественность и прямота характера Петра Батурина имеет свои плюсы и свои минусы. Правда, в данном случае довольно трудно понять, чего тут больше — плюсов или минусов. Но вот я расскажу вам еще об одном происшествии, в котором, по-моему, были сплошные минусы, и вы поймете, почему многие взрослые и многоопытные люди, когда речь заходила о Петре Батурине, почти всегда говорили:
— Ох уж этот Петр Батурин!
Классным руководителем в 6-м «б» была преподавательница литературы Римма Васильевна Гарбузова. Учительница она была, в общем-то, хорошая. Правильно и интересно учила. И те, кто хотел, тот хорошо и учился. А Петр Батурин, например, считал, что литература ему вовсе ни к чему. А так как Римма Васильевна была человеком добрым и даже немного робким, он лоботрясничал.
И вот однажды Петр Батурин в который раз не приготовил урок. И Римма Васильевна в который раз огорченно сказала «ох уж этот Петр Батурин» и нерешительно собралась поставить двойку.
Батурин усмехнулся и сказал:
— Двойку? Это несправедливо.
Римма Васильевна ужасно удивилась и расстроилась от такой наглости.
— Но ведь ты же ничего не знаешь, Петя, — сказала она.
— А я и не собираюсь, — спокойно сказал Петр Батурин. — Зачем мне, например, знать, куда там собирается вещий Олег или в какую героиню влюбился какой-то герой и зачем он влюбился. Зачем мне это знать, когда я, скажем, изобретателем буду. Или подводником. Или слесарем.
Весь класс слушал затаив дыхание.
— А ты что же, считаешь, что культурный человек… — волнуясь, начала Римма Васильевна, но Батурин не дал ей говорить.
— Знаю, — сказал он довольно невежливо, — это я все знаю. Вот я вас только спрошу… И если вы мне ответите — тогда можете двойку ставить. Справедливо?
— Н-ну, спрашивай, — удивленно сказала Римма Васильевна.
— Что такое «победит» и где он применяйся? — спокойно спросил Батурин.
Римма Васильевна совсем растерялась. В классе стояла такая тишина, что было слышно, как сопит на задней парте Жорка Чижиков, уткнувшись в детективную повесть. Потом Римма Васильевна вздохнула и просто сказала:
— Не знаю, Петя. К стыду своему, не знаю.
— А вам и не надо этого знать. Вы литературу преподаете. А мне надо я и знаю.
— И все-таки двойку мне придется тебе поставить, — с сожалением сказала Римма Васильевна.