– Как им удалось попасть в особняк?
– Насколько мне известно, расшатали и вытащили решетку на подвальном окне, а затем лезвием с алмазным покрытием вырезали стекло.
– Чересчур хитроумно, как для обычных взломщиков.
– Да, хитроумно. Однако любопытно, что с засовом на двери черного хода тоже кто-то повозился. Вскрыли тонко – настолько тонко, что большинство людей не обратили бы внимания. Однако Кэмпбелл, старый дворецкий Эйслера, заметил.
– Этот заметит, – кивнул виконт.
– Напрашивается подозрение, – продолжал Лавджой, пристально глядя на собеседника, – что какое-то неизвестное лицо, старавшееся скрыть свое незаконное проникновение в дом, пробралось через черный ход, и что именно это неизвестное лицо повинно в смерти братьев Олдричей, которые влезли в особняк через подвал, не заботясь об оставленных за собой следах взлома.
– Любопытная версия. Только велика ли вероятность того, что две разные грабительские шайки одновременно вломились в один и тот же дом и принялись убивать друг дружку?
– Полагаю, все зависит от того, что они искали. У вас, случайно, нет никаких предположений?
Девлин старательно удерживал невозмутимое выражение лица.
– Мистер Эйслер, как всем известно, владел немалым количеством ценных вещей.
– Это так. – Привлеченный представлением, которое давал под соседней аркой кукольник с Панчем и Джуди, Лавджой ненадолго задержался, затем зашагал дальше. – О, чуть не забыл: моему констеблю все же удалось раздобыть кое-какие любопытные сведения. Один из местных жителей – помощник свечника – припомнил, что видел мистера Йейтса возле жилища торговца утром в день убийства. Сам Эйслер стоял на пороге, и между мужчинами кипела, по словам свидетеля, «знатная перебранка».
Себастьян стиснул зубы от всплеска молчаливого гнева. Йейтс весьма категорично заверял, будто у них с торговцем не было никаких стычек.
– Помощник свечника знал Йейтса по имени?
– Нет. Однако описание спорщика не вызывает сомнений. В Лондоне не так много загорелых джентльменов с длинными волосами и золотой пиратской серьгой в ухе.
– И этот подмастерье уверен, что ссора, свидетелем которой он стал, происходила в воскресенье утром?
– Да, уверен. Кажется, он как раз возвращался домой со службы в церкви Святой Троицы.
– Прохожий, случайно, не слышал, что было предметом стычки?
– Нет, однако уловил заключительные реплики их перепалки. Якобы Эйслер сказал Йетсу: «Не вздумайте становиться мне поперек дороги. Я могу уничтожить вас, и вы это знаете».
Девлин прищурился на фасад выходившей на площадь церкви.
– А ответ Йейтса он тоже уловил?
– Боюсь, да. По словам подмастерья, загорелый джентльмен громко расхохотался и сказал: «А я могу располосовать вам горло от уха до уха быстрее, чем шлюха с Хеймаркета залезет в ваш карман. Не забывайте об этом, вы, чертов ублюдок». – Магистрат остановился, устремляя взгляд на церковный погост с нагромождением серых, замшелых надгробий. – Конечно, Эйслера застрелили, а не зарезали. Тем не менее… факт свидетельствует не в пользу мистера Йейтса.
– Да, – отозвался Себастьян, останавливаясь рядом с приятелем. – Не в пользу.
ГЛАВА 28
Придвинув казенный стул к небольшому столу, Рассел Йейтс что-то писал, когда охранник открыл перед Себастьяном окованную железными полосами дубовую дверь. За прошедшие сутки бывшему каперу удалось побриться и переодеться в чистое. Перина и теплые одеяла сделали удобнее жесткие нары; на грубой полке появились кувшин с водой и таз для умывания, а рядом – бутылка хорошего коньяка и хрустальный бокал. Для тех, у кого хватало денег договориться, тюрьма могла стать на удивление благоустроенной.
Но все равно оставалась тюрьмой.
– Мне следует позволить, чтобы вас вздернули, – без предисловий заявил Девлин, как только надзиратель запер за ним тяжелую дверь. – Клянусь Богом, если бы не Кэт, я так бы и поступил.
Йейтс, неуклюже покачнувшись из-за нарушавших равновесие ножных кандалов, поднялся со стула.
– Что, черт подери, это означает?
– Это означает, что если вы не можете быть честным со мной, вы зря тратите и свое время, и мое. А у вас, на мой взгляд, осталось не так много времени, чтобы терять его попусту.
На челюсти заключенного дернулся желвак.
– И в чем же, по-вашему, я солгал?
– Наворотили мне столько вранья, что теперь не знаете, на каком именно я вас поймал? – невесело хохотнул Себастьян. – Я говорю об утре минувшего воскресенья, когда вы посреди Фаунтин-лейн угрожали перерезать горло Эйслеру. Прохожий, ставший свидетелем стычки, несомненно, даст показания на суде. Как считаете, каковы теперь шансы на ваше оправдание?
Йейтс с побледневшим лицом молча уставился на виконта.
– Вы утверждали, будто у вас с торговцем не было разногласий. Из-за чего возникла ссора?
Арестант опустился на стул, с такой силой подперев ладонью щеку, что черты исказились.
– Из-за чего? – требовательно повторил Девлин, когда собеседник промолчал.
Йейтс передвинул руку, прикрывая подбородок и рот:
– Старый хрыч попытался меня облапошить. Он умудрился заполучить определенные сведения. Полагаю, нет необходимости уточнять их характер. Эйслер рассчитывал воспользоваться ими в собственных интересах.
– Почему, разрази вас гром, вы не сообщили этого раньше?
Лицо узника слегка потемнело.
– Думал, если вы узнаете, что у меня был мотив разделаться с ним, то не возьметесь мне помогать. Но я не стрелял в Эйслера. Не отрицаю, я помышлял об этом. И все же я его не убивал.
Сен-Сир вгляделся в напряженные черты собеседника. Тяжеловесная система британского правосудия именовала мужчин вроде Йейтса «содомитами» и наказывала их с особенной суровостью. Сами они обычно называли себя «молли». Эти люди создали в Лондоне собственное подпольное сообщество – тайный, но оживленный мирок пивных и кофеен, прозванных «домами молли», – где могли знакомиться и общаться, развлекаться и танцевать. Тем не менее над ними постоянно довлела угроза позора, тюремного заключения и смертной казни. Мужчины, вращавшиеся в этом подпольном мирке, жили в непрестанном страхе как разоблачения, так и шантажа.
– Где Эйслер раздобыл эти сведения? – поинтересовался Себастьян.
– Мерзавец скупал чужие секреты точно так же, как скупал драгоценные камни, мебель и произведения искусства. Все время выведывал от тех, кто ему задолжал, неприглядные подробности об их знакомых.
– Хотите сказать, торговец промышлял шантажом?
– Не в прямом смысле. Его подход был гораздо тоньше. Однако нет сомнений, Эйслер извлекал из своей осведомленности о чужих грешках немалую выгоду.
– Обмен громкими угрозами посреди улицы не производит впечатления особо тонкого подхода.
– Верно, – тенью улыбки ответил Йейтс. – Но ведь я отказывался плясать под его дудку.
– Вы не испугались?
Подбородок бывшего капера отвердел.
– Меня и прежде пытались шантажировать.
Виконт слышал о схемах вымогательства, с которыми сталкивались мужчины предосудительных склонностей. Два афериста прогуливались по паркам и уединенным аллеям, известным как места, часто посещаемые лондонскими «молли». Затем напарники разделялись, и один из них – как правило, более молодой и привлекательный – подходил к намеченной жертве «условиться». Как только дело доходило до компрометирующих поз, появлялся второй мошенник и угрожал донести властям, если объект шантажа не заплатит. Щедро и неоднократно.
– И что же вы сделали с теми, кто посчитал вас подходящей для вымогательства жертвой? – поинтересовался Себастьян. – Прикончили?
Йейтс лишь молча посмотрел в ответ.
– Дьявольщина! – ругнулся Девлин.
– Хотите сказать, вы на моем месте не поступили бы точно так же?
Взгляды собеседников встретились. Схлестнулись.
– Если бы я убил Эйслера, я бы вам признался, – утвердил Йейтс. – Но я его не убивал.