– А вы как думаете? – Он подался вперед и, обдавая Себастьяна несвежим дыханием, прошептал, словно сообщал секрет: – Бриллианты.
– У Эйслера были ваши бриллианты?
– Да.
– Как они у него оказались?
– Кто-то продал мои камушки ему.
– Уточните.
– А мне положенную долю не отдал, вон оно как.
– Кто? Кто не отдал вашу долю?
– Не могу вспомнить.
Себастьян пристально вгляделся в худющее лицо, впалые, заросшие щетиной щеки, водянисто-серые глаза, озаренные жутковатым блеском. И поймал себя на мысли – уже не в первый раз, – сколько в безумии Фоя подлинного и сколько для вида.
– Так говорите, вы следили за особняком Эйслера в понедельник?
– Да.
– Старик к тому времени был уже мертв.
– Я знаю.
– А вечером в воскресенье вы наблюдали за его домом?
– Наблюдал.
– И видели, кто входил и выходил?
– Ага.
– Расскажите, кого вы видели.
– С чего это вдруг?
Девлин угрожающе шагнул ближе.
Вскинув ладони, Фой бочком отодвинулся по стене.
– Ладно, ладно!
– Кого вы видели? – требовательно повторил Себастьян.
Сержант облизнул сухие, потрескавшиеся губы:
– Ну, первым был джентльмен.
– Кто?
– Откуда мне знать? Я раньше его не встречал.
– Какого возраста?
– Лет сорока. Или пятидесяти, – пожал плечами Фой. – Порою трудно определить, разве нет?
– Как он выглядел?
– Думаете, я могу удержать такое в голове?
– Высокий? Худой? Низенький? Толстый?
Лицо собеседника исказила нахмуренная гримаса.
– Довольно высокий, по-моему. Одет франтом. Говорю же вам, точно не помню. Мне до него дела не было. С какой стати?
– Как долго он пробыл в доме?
– Недолго. Минут десять. Может, и меньше.
– В котором часу это было?
– Уже темнело. Я толком-то его и не разглядел.
Девлин подавил всколыхнувшееся разочарование.
– Кого еще вы видели?
Фой снова задумчиво наморщился.
– Следующей, кажись, была девица.
– Женщина? Когда она появилась?
– Пожалуй, часом позже.
– Помните, как она выглядела?
Фой покачал головой:
– К тому времени совсем смерклось. Кто ж впотьмах-то разберет?
– Как она прибыла?
– Ее привез в наемном экипаже один джентльмен из благородных. Подождал, пока она вошла в дом, затем уехал. Его я тоже не разглядел, так что без толку меня расспрашивать, каков он из себя.
– Если вы не видели этого мужчину, откуда взяли, что он из благородных?
– По силуэту в окошке кареты, когда тот тип наклонился вперед. Шляпа на нем была модная.
– Шляпа? Вы заключили, будто это джентльмен, по очертаниям его головного убора?
– Угу. Такая складывающаяся штука из тех, что господа надевают в оперу.
– Имеете в виду складную треуголку?
– Думаете, мне есть дело, как эта ерундовина называется?
– И что случилось потом?
Фой дернул тощим, обтрепанным плечом.
– Не знаю. Я вскорости ушел.
– И не видели, чтобы та женщина покинула особняк?
– Нет.
– А никто не слонялся поблизости, пока вы следили за домом?
– Нет. Там окрест сейчас одни склады да пакгаузы, вы разве не заметили? – На левой стороне рта бывшего сержанта начался тик, зернистая, грязная кожа задергалась в мелких, неуправляемых судорогах
– Мне кажется, Фой, вы что-то скрываете от меня. Что-то недоговариваете.
Тот уставился на виконта пустыми, слезящимися глазами.
Хотя трудно было определить, сколько в душевном расстройстве отставного стрелка притворного, сколько приобретенного, а сколько заложено от рождения, однако Себастьян считал ошибочным отнести Фоя к безобидным чудакам. Безумие всегда опасно, особенно в сочетании с крайним эгоизмом. Впрочем, Девлин подозревал, что сержант не сравнится в злокозненности с теми, в чьем кругу он теперь оказался.
– Не знаю, что из вашего рассказа правда, а что – чистейшей воды бред… – заговорил виконт.
– Очень обидно такое слышать.
– Но полагаю, вы случайно наткнулись на то, чего пока не осознаете. То, из-за чего вас могут убить.
Фой осклабился, округлил глаза и насмешливо выдохнул воздух сквозь вытянутые трубочкой губы:
– У-у-у. Считаете, я должен бояться? У меня череп с мозгами располовинены, а я все живой, верно? Видать, трудненько меня отправить на тот свет.
– Любого из нас нетрудно отправить на тот свет, – ответил Себастьян, оставляя у подножия лестницы худющую как скелет фигуру в рваных обносках, которые болтались, словно саван на остове давно умершего человека.
В своих покоях в Карлтон-хаусе лорд Чарльз Джарвис, вытянув ноги к камину и откинувшись на спинку кресла, изучал стоявшего перед ним мужчину. Бертрам Ли-Джонс показался ему грубым и неряшливым, зато преисполненным бахвальства и важничанья, приправленных, как подозревал барон, изрядной толикой пороков.
Поднеся понюшку табаку к ноздре, Джарвис вдохнул.
– Надеюсь, вы поняли данные вам указания?
– Да, милорд, однако…
– Отлично, – шумно захлопнул табакерку вельможа. – Это все.
– Но…
Джарвис поднял бровь.
Полные щеки Ли-Джонса потемнели. Он стиснул зубы, выдавил:
– Как прикажете, милорд, – и откланялся.
Барон, задумчиво хмурясь, смотрел ему вслед, когда на пороге появился один из состоявших на службе Джарвиса бывших военных, стягивая с плеч темный, забрызганный дождем плащ.
– А, Арчер, – улыбнулся Джарвис. – Входите и закройте дверь. У меня есть для вас задание.
ГЛАВА 43
Хотя и Перлман, и Бересфорд отрицали это, Себастьян подозревал, что оперная треуголка, очертания которой разглядел Фой в окне наемного экипажа в ночь убийства, по всей вероятности, принадлежала одному из них.
Он решил начать с юного ирландского поэта.
Поиски заняли некоторое время, но в конце концов виконт нашел Бересфорда бродившим среди надгробных плит на погосте маленькой часовни восемнадцатого века, расположенной к северо-востоку от Кавендиш-сквер. Задержавшись под аркой кладбищенских ворот, Девлин наблюдал, как ирландец остановился у одного из более новых памятников, снял шляпу и склонил голову в беззвучной молитве.
Через несколько минут Бересфорд вернул головной убор на место и направился в сторону улицы, но, завидев Себастьяна, резко остановился, и его щеки пошли пятнами гневного румянца.
– Что?! Человеку невозможно даже помолиться за свою усопшую сестру, чтобы за ним не шпионили?
– У вас здесь похоронена сестра? – удивился Девлин.
– Младшая, Элизабет. Два года назад Луиза пригласила ее на лондонский сезон. Для сестры это было исполнением заветных мечтаний. Я никогда прежде не видел, чтобы она так радовалась.
Ветер зашелестел желтеющими листьями боярышника на церковном дворе, обдал мужчин запахом сырой земли и увядающей травы.
– И что же случилось?
– Всего через пять недель после приезда сюда Элизабет скончалась от лихорадки.
– Сочувствую.
На щеке ирландца дернулся желвак, но он промолчал.
Себастьян повернулся уходить.
– Насколько я понимаю, вы хотели со мной о чем-то поговорить? – остановил его Бересфорд.
Девлин покачал головой:
– Разговор может подождать до более подходящего момента.
– Почему? Из уважения к моей сестре? Она мертва. Если у вас есть что сказать мне, выкладывайте, да и дело с концом.
Себастьян покосился на громоздкий неоклассический фасад часовни.
– Есть свидетель, утверждающий, что он своими глазами видел, как в ночь убийства Эйслера, примерно через час после захода солнца, у дома ростовщика какой-то мужчина высадил из наемной кареты уличную женщину. Мужчина в складной треуголке.
Лицо собеседника отвердело, отчего он стал выглядеть значительно старше – и не таким кротким.
– Если вы спрашиваете, был ли этим мужчиной я, мой ответ – нет. Я ведь уже говорил вам.