– Я уже поручил Бельмонту изготовить особую оправу, – пожаловался принц, – а теперь вы сообщаете, что мой камень пропал?! Исчез! Где я найду второй голубой бриллиант такой величины и чистоты?! А?
– Когда арестуют убийцу, весьма вероятно, отыщется и драгоценность, – обронил Джарвис, между тем как королевский медик вернулся в зал с небольшим пузырьком. Вслед за доктором проскользнул один из людей барона: высокий, усатый, из той породы бывших военных, которыми предпочитал окружать себя вельможа.
– Ну что? – вопросительно глянул на подручного Джарвис.
Подавшись вперед, офицер шепотом доложил патрону на ухо:
– Убийцу застигли на месте преступления. Думаю, его личность вас заинтересует.
– Вот как? – Джарвис не сводил глаз с принца, послушно глотавшего лечебный отвар. – И почему же?
– Это Йейтс. Рассел Йейтс.
Барон откинул голову и рассмеялся.
Держа у носа ароматический шарик, Джарвис шагал по холодному, тускло освещенному коридору, постукивая каблуками нарядных туфель по истертым каменным плитам. Как правило, могущественный королевский родственник приказывал доставлять заключенных в свои дворцовые покои. Но в данном случае вид арестанта в тюремной камере обещал гораздо большее… удовольствие.
Коренастый надзиратель остановился перед толстой, утыканной гвоздями дверью, поднял тяжелый железный ключ и вскинул кустистую бровь в молчаливом вопросе.
– Давайте, открывайте, – велел Джарвис, вдыхая аромат гвоздики и душистой руты.
Вставив ключ в массивный замок, тюремщик со щелчком повернул его.
Тусклый свет единственной сальной свечи наполнял узкую камеру темными тенями. Из-за возникшего сквозняка слабый огонек заморгал и едва не погас. Стоявший возле зарешеченного окна человек резко повернулся, лязгнув кандалами. Это был молодой мужчина лет тридцати с мощным мускулистым телом. Ожидающее выражение исчезло с привлекательного лица, когда взгляд заключенного упал на посетителя.
Любопытно, кого он надеялся увидеть? Наверное, свою обворожительную супругу? Эта мысль вызвала у барона улыбку.
Через пространство тесной камеры мужчины смерили друг друга взглядами. Затем Джарвис выудил из кармана инкрустированную драгоценными камнями табакерку и произнес:
– Надо поговорить.
ГЛАВА 3
Понедельник, 21 сентября 1812 года
Утро занималось пасмурное и облачное, в воздухе не по сезону тянуло морозцем, предвещавшем грядущие зимние дни. Себастьян Сен-Сир, виконт Девлин, остановил экипаж на обочине дороги. Породистые гнедые кони фыркнули, выдыхая белые облачка пара, и опустили головы. Было почти семь часов утра, а они мотались по городу всю ночь.
Себастьян какой-то миг помедлил, сузив глаза при виде толпившихся на берегу канала констеблей. Дело происходило на юго-западной окраине Гайд-парка, вдали от столь любимых обитателями Мейфэра тщательно ухоженных дорожек для верховой езды и променада. Здесь высокая трава стояла некошеная, деревья обросли кустарником, а редкие тропинки были узкими и малопротоптанными.
Виконт передал вожжи своему юному груму Тому, поспешившему перелезть с запяток в передок коляски.
– Лошадей лучше поводить, – обронил Себастьян, легко спрыгивая на землю. – Ветер кусачий, а они устали.
– Лады, хозяин. – На бледной коже подростка резко проступала россыпь веснушек. Тонкие черты заострились от усталости и сдерживаемых эмоций. Этот тринадцатилетний парнишка, бывший уличный беспризорник и карманный воришка, служил у виконта уже почти два года. Однако отношения между ними были гораздо большим, нежели отношения хозяина и слуги, и это побудило Тома добавить:
– Очень жаль вашего друга.
Девлин кивнул и пошел через луг, оставляя на примятой траве слабый след от подошв высоких сапог. Последние десять часов он провел в становившихся все более тревожными поисках пропавшего товарища, бесшабашного и обаятельного шалопая-валлийца, майора Риса Уилкинсона. Когда жена майора попросила о помощи, Себастьян поначалу задался вопросом, не слишком ли бурно она реагирует на отлучку мужа. Виконт подозревал, что тот всего-навсего заскочил без предупреждения в какой-нибудь паб выпить пинту эля, случайно встретил старых приятелей и забыл про время. Однако Энни Уилкинсон продолжал настаивать, что Рис никогда бы так не поступил. А когда ночь медленно перетекла в рассвет, Себастьян и сам убедился, что дело неладно.