И вдруг где-то в центре оцепления вспыхнул тусклый отблеск света, идущего откуда-то снизу, будто из-под земли.
— Шире шаг! — прошептал подполковник.
И почти тотчас же раздавшийся дробный звук автоматной очереди невольно заставил людей остановиться.
Пули просвистели над их головами, слепо тыкаясь в стволы деревьев. За первой очередью последовала вторая уже в противоположном направлении. И тут послышался вдруг приглушенный стон раненого человека. Было несомненно, что ранен кто-то из автоматчиков Соколова.
— Я потребую, чтобы они сдались! — раздраженно заявил подполковник.
— Попробуйте, — откуда-то из темноты отозвался майор.
— Послушайте, вы! — крикнул Соколов. — Прекратите бесполезное сопротивление. Вы окружены!
В ответ грянуло еще несколько выстрелов, и Гришин вскрикнул. Астахов, бросившись на звук его голоса, успел подхватить ослабевшее тело майора.
— Я ранен в бедро! — прошептал Гришин.
— Ну, это уж верх наглости, черт бы их побрал! — обозлился подполковник и крикнул: — Вперед!
Из глубины окруженного участка снова кто-то выстрелил. Раздался чей-то приглушенный стон, проклятия и ответный выстрел.
— Не стрелять! — прохрипел майор Гришин. — Прикажите не стрелять, подполковник!
Но стрельба уже прекратилась сама собой. Снова псе стало тихо. Два автоматчика взяли на руки раненого майора. Остальные медленно двинулись вперед.
— Сдавайтесь! — снова крикнул подполковник.
Люди прислушивались затаив дыхание и им показалось, что неподалеку кто-то хрипит.
— Зажечь свет! — скомандовал Соколов.
Несколько электрических фонарей осветило серые стволы сосен. Желтые конусы света побежали по усыпанной хвоей земле и остановились на темной фигуре человека, лежавшего навзничь. Голова его была в крови.
— Фельдшера! — крикнул подполковник.
Фельдшер подбежал к лежавшему на земле человеку и пощупал его пульс.
— Скверное дело, — сказал он. — Кажется, его песенка спета.
— Осмотреть все вокруг! — приказал подполковник и стал обыскивать раненого.
В кармане его оказались документы на имя Ивана Сидорова и чистая записная книжка.
Разочарованный результатами обыска, Астахов спустился на дно неглубокой ложбины, где уже были лейтенант и два автоматчика. В свете фонарей Астахов увидел землянку, из открытых дверей которой валил дым.
Капитан подошел ближе, заглянул внутрь.
— Он тут жег что-то, — сказал лейтенант, указывая на закопченный металлический остов рации и небольшую грудку пепла, лежавшую на земле.
Астахов опустился на колени и осторожно стал перебирать пепел. Плотная бумага хотя и сгорела, но не вся еще рассыпалась. На некоторых листках ее можно было разобрать следы написанного. Капитан хотел аккуратно сложить их в планшетку и взять с собой, но, побоявшись, что они дорогой рассыпятся, решил, что лучше переписать с них все сохранившиеся знаки.
Попросив несколько фонарей, он стал изучать ломкие листки пепла. Большая часть их была повреждена. Определить, были ли на них какие-нибудь знаки, не представлялось никакой возможности. Но и на сохранившихся листках, казалось, ничего не было написано. Только на одном из них была едва заметная группа цифр.
Капитан достал блокнот и аккуратно записал в него обнаруженные цифры. Он не сомневался, что это была шифрограмма.
Дальнейшие поиски не дали никаких результатов, и подполковник Соколов приказал собираться в обратный путь. Майора Гришина еще раньше отправили в корпусную санитарную часть.
Когда подполковник с Астаховым садились в машину, фельдшер доложил, что раненый радист умер, не приходя в сознание.
Неужели Наташа?
Генерал Погодин, когда капитан Астахов доложил ему результаты ночной операции, приказал тщательно разобраться в найденной записной книжке и цифрах, обнаруженных на пепле, и доложить результаты вторично.
Астахов передал переписанные им цифры в шифровальный отдел, а записную книжку принялся изучать сам. Страницы ее были совершенно чистыми, только на одной было что-то написано и стерто.
Зная, что почти все шпионы прибегают к симпатическим чернилам и что в большинстве случаев чернила эти становятся видимыми под действием тепла, Астахов решил подвергнуть записную книжку нагреванию. Под влиянием тепла текст, написанный симпатическими чернилами из раствора свинцового сахара становится черным, из азотнокислой меди — красным, из азотнокислого никеля — зеленым, а из сока луковицы — ярко-коричневым. Может быть, и эта записная книжка исписана такими чернилами?