— Пап, что такое игра в гости? — крикнула Кейт.
— Что?
— Игра в гости. Она говорит: «Не играю в гости с баронами и графами». — Кейт представляла себе мужчин в моноклях и мантиях, чинно движущихся навстречу друг другу.
— Не «в гости». Игра в кости, — крикнул он.
Кейт была несколько удивлена.
— Знаешь, это такая азартная игра. Они всегда говорят: «Кинуть кости». Этим занимаются бандиты, когда не ухаживают за классными бабами и не бегают от ФБР. Верно, крошка? — Сейчас отец говорил с жутким бруклинским акцентом.
— Пап, а в Нью-Йорке все говорят, как утки?
В ответ ей полетело в лицо посудное полотенце, брошенное через окошко.
— Да, именно, говорят, как утки, и кидают кости — тот еще город. Ну, ты уже занесла результаты?
— Нет еще. Еще таблицу рисую. — Кейт проверяла линейкой равномерность сетки.
Они только что закончили последний исследовательский проект. Это был исчерпывающий обзор леденцов. И Кейт, и отец обожали их и посетили пятнадцать кондитерских, чтобы сравнить величину, сахарную обсыпку (или ее отсутствие), цену за четверть фунта, кислотность. Фрэнк был статистик на пенсии и вместе с Кейт проводил много времени за составлением письменных отчетов и таблиц: лучшее кафе в Уорикшире, лучшие уксусные чипсы, самые сердитые официантки. На следующий месяц был запланирован исчерпывающий обзор десятипенсовых карамелек.
Фрэнку был шестьдесят один год, и он был гораздо старше родителей ее одноклассников, но Кейт это нисколько не волновало. Лучше всего им было вдвоем. Кейт считала, что ее отец был как минимум в сто раз занятнее, интереснее и умнее, чем любой из знакомых ей родителей. У некоторых в классе была только мама и не было отца, и только у Кейт был отец и не было мамы. Мама ушла, когда она только начала ходить, и Кейт совсем ее не помнила. Кейт иногда задумывалась, найдется ли в их жизни место для еще одного человека; для мамы его просто не оставалось. Выходные дни и каникулы они планировали заранее. Поездки на интересные кладбища, на газовые заводы, на фабрики, в забытые районы города. Фрэнк населял местную историю выдуманными персонажами с нелепыми именами и смешными биографиями. В будние вечера Кейт сидела у него на коленях, и они вместе смотрели телевизор, надеясь, что покажут по Би-би-си-2 старый американский черно-белый фильм: гангстеры, сыщики, негодяи, роковые женщины, тени, револьверы. Они обожали Хамфри Де Фореста Богарта и всякий раз смеялись, когда он делал дураков из Элиши Кука-младшего или Петера Лорре. Папа потрясающе их пародировал, а Кейт старалась пересыпать свою речь крутым американским сленгом.
— Папа, поторопись. «Досье Рокфорда».
— Поторопиться? Поторопиться? Ты хочешь, чтобы рыбные палочки были неравной длины? Думаешь, легко сделать их флуоресцентно-оранжевыми со всех сторон? Ты знаешь, до чего трудно избежать «темной обжарки», как ее называют в лучших ресторанах? Сделай милость, позволь мне свободно распоряжаться на кухне.
— У него зазвонил автоответчик — ты пропустишь.
— Каждый художник должен идти на такие жертвы. Думаю, Микеланджело тоже пропустил кое-какие классические эпизоды «Коломбо», когда заканчивал Сикстинскую капеллу. Пикассо даже не слышал о «Квинси». К тому же это повтор, они все время повторяют.
Наконец Фрэнк подал две тарелки через окошко, они сели за стол и стали смотреть, как Джим Рокфорд на рыбалке узнает больше, чем нужно.
Когда передача кончилась, Фрэнк попросил Кейт пойти в соседнюю комнату и заглянуть в ящик. Она вернулась с пакетиком в полосатой упаковочной бумаге.
— Что это?
— Это тебе подарок.
— От кого?
— От меня. От кого, ты думала?
— За что?
— Я тебе обещал что-нибудь купить, когда закончим леденцовый проект.
Кейт улыбнулась. Она, конечно, помнила это обещание, но считала, что нельзя показывать вида, будто ждала подарка. Она развернула пакет — внутри была книга «Как быть детективом». Кейт опять улыбнулась. Ей понравилась книжка с виду.
— Я подумал, некоторые преступления мы можем раскрыть вместе. Я буду Сэм Спейд, а ты его помощник… как его… Майлз Арчер.
— Его убивают в начале фильма.
— Ну… Да, правильно, но у него не было этой книги — она тебя вразумит. Можем для начала выяснить, кто крадет наш йогурт, который молочник якобы оставляет нам по пятницам.
Но Кейт, широко раскрыв глаза, листала книжку в изумлении перед открывшимися возможностями.
— Пап, мы можем сделать больше. Мы можем ловить настоящих преступников — грабителей банков, похитителей детей… Смотри, тут сказано, как маскироваться, чтобы ближе подойти к подозреваемым… Смотри «турист», прекрасно — никто не догадается, что на самом деле ты фотографируешь преступников.
— По-моему, турист здесь будет бросаться в глаза. Это же Бирмингем.
— Или мойщик окон… Папа, это замечательная книга. Мы будем бороться с преступностью в городе.
Но получилось иначе. Однажды утром, несколько месяцев спустя, Кейт проснулась в комнате, залитой солнечным светом. Просыпалась она всегда с трудом и обрадовалась, что наконец-то сможет удивить папу, когда он принесет ей утренний чай и увидит, что она уже сидит и как ни в чем не бывало читает. Она полежала в постели, дожидаясь, когда он завозится на кухне; радио передавало кантри, но больше ничего не было слышно. Она прочла в «Как быть детективом» о проверке алиби и в конце концов, недовольная тем, что сюрприз не удался, пошла на кухню. Холодильник был открыт, и внутри она увидела папин прогулочный башмак, стоящий на маргарине. Она позвала отца, но он не откликнулся. Потом в раковине увидела кипу документов, наполовину сожженных и брошенных в воду. Там был его автобусный пропуск, старые заметки, рекламные листки и статья о статистических методах. Проходя через кухню в гостиную, она замечала все больше и больше беспорядка, мелочей, лежащих не на месте. Это была странная игра.
Отца она нашла на полу в спальне. Она открыла дверь; отец как будто звал ее настойчиво, но когда она подбежала и опустилась перед ним на колени, он ее будто не увидел, а раз за разом повторял одно непонятное слово и все ловил рукой в воздухе невидимую помеху. Она заплакала, затрясла его: «Папа, проснись, проснись», — но понимала, что он не спит. Он не был похож на папу, которого она знала. Лицо у него было сердитое, он смотрел сквозь нее и, казалось, даже хотел ее отшвырнуть. Она понимала, что должна кому-то позвонить, но не представляла себе, как снимет трубку. Как будет говорить о нем, словно его нет рядом.
В конце концов приехала «сирена» и приехала бабушка. Папу как будто особенно взволновал галстук водителя санитарной машины — он все пытался схватить его и выкрикивал какое-то новое слово, похожее на «Гарри». Это было последнее, что она услышала от отца. Он умер в больнице через четыре часа. Бабушка сказала ей, что у него был удар. Кейт ничего не поняла. Никто его не бил, и он никогда ее не бил. Он гладил ее по голове, когда она не могла уснуть. Она сидела в коридоре больницы, смотрела на дверь, куда его увезли, и ждала, когда ощутит это успокоительное поглаживание.
С этого дня жизнь переменилась. К ней переехала бабушка. Вдова, чья единственная дочь восемь лет назад бросила Фрэнка и Кейт ради новой жизни в Австралии, бабушка Айви все эти годы поддерживала отношения с Фрэнком, присылала открытки, иногда приезжала в гости, но она и Кейт были практически чужими.
Айви явилась к Кейт и сказала:
— Я не отдам тебя в приют. Чтобы этого не случилось, я переезжаю к тебе. Я буду кормить тебя и буду с тобой жить. Мне уже все равно, где жить. Мне жаль твоего папу — очень жаль. Ты не виновата, что он был такой старый, но мамой тебе я быть не смогу. У меня это плохо получается. Один раз я попробовала, и смотри, чем кончилось. Твоя мать — глупая женщина. Мне тяжело это говорить, но это правда. Вышла замуж за человека вдвое старше ее, а потом сбежала и бросила тебя, и теперь я собираю осколки… снова. Я знаю, ты умная девочка, знаю, ты добрая девочка, и уверена — мы с тобой прекрасно уживемся. Только ты должна знать, что я люблю смотреть викторины по телевизору и играть в бинго.