Кейт замолчала, словно бы договорив, но потом продолжила, не глядя Адриану в глаза:
— Например… вот такой пример… — Адриан услышал, что голос у нее немного дрожит. — Бабушка… но мне не полагается звать ее бабушкой, надо звать «Айви». Айви говорит, что в конце будущего года я пойду в Редспун.
— Интернат?
— Да. Она говорит, что у них есть бесплатные места для способных детей — это удача, а с ней мне жить неправильно. Говорит, что не может ухаживать за мной как следует. Я говорю, что за мной не надо ухаживать. Я умею готовить спагетти на тосте. Умею пользоваться стиральной машиной. А она говорит, что я должна быть среди сверстников. А я не люблю. — Голос у Кейт прервался на секунду. — По правде, я не так уж люблю быть со сверстниками. Они ничего не делают — только телевизор смотрят… и… может быть, они меня тоже не очень любят, потому что я не умею быстро бегать, и, может, кто-то считает меня странной. Больше всего я люблю, когда школа кончается и можно заняться детективной работой. Я пробовала ей об этом сказать. Говорила, что буду разгадывать преступления и что папа хотел, чтобы я этим занималась. Он хотел, чтобы я была сыщиком, а не уезжала в какую-то дурацкую школу далеко от дома. Папа никогда бы не отправил меня из дома…
Адриан дал ей бумажную салфетку, но она все равно смотрела в сторону.
— Она говорит, чтобы я не надоедала тебе в магазине. Говорит, что мешаю и что это неестественно — не иметь друзей своего возраста. Говорит, что ты, наверное, меня жалеешь и думаешь, что я очень странная.
Адриан опустился на колени и повернул ее голову так, чтобы Кейт смотрела на него.
— Кейт, не слушай ее. Ты не мешаешь, и ты не странная. Ты мой друг. Один в магазине полдня я бы спятил. В тебе смысла больше, чем во всех остальных. Я тобой восхищаюсь, Кейт, восхищаюсь. Посмотри на меня. Мне двадцать два года, а я ничего не делаю. Никуда не двигаюсь. Тебе десять, и ты как маленький трудолюбивый улей — вечно бежишь, вечно с каким-то проектом, вечно с каким-то делом. Рядом с тобой взрослые кажутся мертвыми. Неважно, сколько тебе лет. Хоть восемьдесят пять, хоть двадцать пять — я все равно был бы твоим другом. Ты горишь светлее, чем мы, все остальные. Она должна тобой гордиться.
Несколько минут они молчали.
Кейт посмотрела на Адриана и сказала:
— Я не поеду в эту школу.
12
Кейт и Тереза сидели на бетонных ступеньках Рэмзи-хауса. Матовое стекло перед ними было разбито, и через дыру они ясно видели окна третьего этажа в Чаттауэй-хаусе.
— Знаешь рыжего из двадцать шестой квартиры? — спросила Тереза.
Кейт не знала никого из этого дома. Тереза говорила о своих соседях так, как будто Кейт прекрасно знала и их самих, и их привычки. Кейт это нравилось.
— Он темный человек. У него густые рыжие волосы и густая рыжая борода. Целый день сидит на бугре и ест апельсиновые корки из пакета. Он может предсказывать будущее. Все время предсказывает, что со мной случится. И давным-давно сказал мне про тебя.
— Что он сказал? — спросила Кейт.
— Он заставил пообещать, что не скажу.
Кейт не стала настаивать. С Терезой не удавалось говорить напрямик. Всегда загадки. Это Кейт тоже нравилось.
— Кто его сосед?
— Ирландец. Его зовут Винсент О'Ханорахан, и он разговаривает так: «Оделоделоделоделодел». Надо глаза закрывать, чтобы понять, что он говорит, и брюки ему всегда малы. Я была у него в квартире. Он стоял у окна и помахал мне, чтобы вошла. Я вошла, он дал мне печенье с чем-то розовым и кокосом, но назвал это не печеньем, назвал «Кимберли». Я сказала, что это имя девочки, а он сказал, что никогда не встречал девочки с таким именем, и спросил, как меня зовут. У него повсюду картинки с Марией и Иисусом, а в кухне пахло кофеем. Я сказала, что меня зовут Тереза, а он заплакал. Опустил голову на стол и плакал, плакал. Я печенье съела и ушла.
Кейт смотрела на Терезу. Она не могла понять, что в ее рассказе правда, а что выдумка. Потом подумала, что, может быть, все правда. Подумала, что у Терезы все не как у людей. Она посмотрела на окна.
— Слушай, они там смотрят телевизор. — Ее удивило, что кто-то смотрит телевизор в такой солнечный день.
— Это мистер Франк и миссис Франк. Они самые старые в доме. У миссис Франк весь день работает телевизор на полной громкости. Она сидит в большом вязаном одеяле — связала его сама — с цветными квадратиками. Мистер Франк сказал, что она связала его, когда была моложе. Сказал, что не мог понять, для чего она его вяжет. Иногда мистер Франк разговаривает со мной, дает десять пенсов на конфеты и говорит, что я хорошая девочка. А иногда называет грязной чернушкой и паршивой полукровкой и говорит — отправляйся в свои джунгли.