Испокон веку бытовало в народе понятие «спелость почвы», то есть такое ее состояние, когда она только и могла рожать хлеба и иные плоды. Брошенное зерно в неспелую почву, пусть самое доброе, — пустая затея, к голоду ведущая. Землица тогда спела, когда наилучшим образом пригодна для культур по своей рыхлости, связности, пористости, водоудержанию и проницаемости, то есть способна к принятию воды, воздуха, тепла, света, живых существ. А имея все это, она как бы оживает, набухает, готовится к роду хлебов. Незримые живые существа, коим несть числа, множатся в ней, как на пару, и готовят ее к спелости. Бросай зерно — не ошибешься!
Вековой опыт показывал, что никогда почва не достигнет этого наиболее благоприятного для растений состояния, если на ней разводятся все одни и те же растения или даже растения однородные. Коли выращивать постоянно одни и те же растения, она становится твердой или рыхлой, пронизанной пылью. При этом всегда помнилось, что различные растения требуют различной степени спелости почвы. Бобовые (горох, бобы) с крупными и богатыми белками семенами могли довольствоваться и неспелой почвой, а вот злаковые требовали почвы максимально спелой. Потому и смотрели, чтоб между двумя злаковыми обязательно росли корнеплоды или бобовые.
И знали доподлинно, как готовить спелую почву в разных местностях да на разных землях. Вот, например, как это делалось. Распаханное поле из-под залежи называлось пластом. Снимали с него урожай и осенью снова пахали на чуть большую глубину с обратным поворотом пласта. Полуперепревшая дерновина, лежавшая внизу, на этот раз поднималась наружу, к свету, засыпалась крупкой. Такое поле носило название оборота. Растениями по пласту и обороту считали лен, просо, яровую пшеницу (из твердых пшениц), а вот ячмень и озимая пшеница менее выносили такую почву — она для них была неспела. Так было на землях более южных. На северных землях вместо пшеницы, проса, льна на семя возделывали лен на волокно, рожь озимую и яровую (ярицу), ячмень, овес, реже — гречиху и даже корнеплод — репу. А далее опять глядели, как бы сохранить спелость почвы, и труда к земле для того надо было приложить еще более. Ее поддерживали то вспашкой, то боронованием, то посевом одного за другим растений все менее прихотливых — гороха, гречихи, овса. А там, где по природе почвы были плодородные, способные к выветриванию, спелость почвы поддерживалась многолетним паром.
И вот этот закон земледельческий — всемерно поддерживать спелость почвы и обработкой ее, и чередованием растений на ней, и парованием ее, и отдыхом ее, и залужением ее — все это как-то ушло в прошлое. Куда ни приедешь — видишь одно: нет и в помине пласта и оборота, чередности культур, отдыха активного, многолетнего пара, а только: идет мощный «Кировец» и буровит песок да глину наверх. Есть хозяйства, где рожь яровая сеется на таком ежегодно переворачиваемом песке более 10―15 лет подряд, где снимают урожаи по 1,5―3 ц/га.
Но это было бы полбеды. Забыто еще более важное понятие — «утомляемость почвы». Повсеместно сталкиваемся мы с таким явлением: еще не потерявшая перегной почва, хорошо обработанная и удобренная перестала плодоносить! Так долго практиковавшаяся в России «трехполка» с клевером привела к кризису в начале текущего века. И только введение более интенсивного плодосмена вывело почву из этого тяжелого состояния. Утомленная почва требует не только отдыха и ухода, но и лечения — и вдумчивой обработки, и бережного использования, но главное — осторожного плодосмена и проверенного выбора предшественников, скажем, рожь — перед овсом, но не перед ячменем, а клевер на то же поле должен приходить не раньше как по прошествии 5―6 лет.
Устала наша земля еще и потому, что гоняем по ней без надобности и без разбору тяжелую технику и многочисленные прицепные орудия, и оттого все больше замечаем, что с каждым годом она становится плотнее и плотнее: говоря языком физики, ее плотность становится критической — до 1,2―1,5 г/см3. А на такой земле урожай снижается до 60 %. И списываем этот недополученный урожай на засухи, суховеи, дожди, морозы, вымокание. На самом же деле — все это утомляемость почвы. Устала она, как загнанная лошадь!
За планами, за авралами, за нехваткой рабочих рук и времени забыли, что почва — живое существо. Она может рожать хлеба только тогда, когда спела и неутомлена! Как правило, утомленную почву, если ей не помочь, добивают болезни, и она гибнет. Именно утомляемость земли способствует развитию многочисленных вредителей растений, с которыми мы ведем безуспешную химическую борьбу. К числу таких вредителей относится колорадский жук — бич картофеля. Он снижает урожай в 2―3 раза (а иногда и в 10 раз!). Но смени мы картофель, на несколько лет, там, где жук зимует в почве и выползает на готовый корм, другой культурой — гибель жуку обеспечена. Но нет — пытаемся вывести вредителя химическими средствами, убивая вместе с тем все живое вокруг.
Об истощении почвы пишут много, но воз и ныне там. Понятие «истощение почвы» стояло в ряду понятий «спелость и утомляемость почвы», но ему уделялось второстепенное значение, потому что знали: обогащать почву навозом да сберегать гумус в степях само собой разумеется. Более того, считали это за праздник — навозницу, веселую страду ребятишек под Троицу. Навоз навозу был рознь. Не только в отдельных губерниях и местностях, но и в отдельных селах и даже хозяйствах готовили разный навоз, исходя из того, какая земля — глинистая или песчаная, влажная или сухая, северная или южная, чем и сколько была занята, много или мало жизнеродных сил из нее ушло. Потому глядели: сколько к ржаной соломе подбавить пшеничной да овсяной, а то и гречневой, сколько примешать землицы да листа ольхового и березового, сколько подложить навоза рыхлого из-под лошадок, и чтоб дождь вдруг не промыл соки этого добра понапрасну.
По северным землям знали, что добротный навоз не только пища земле, но и теплая «шуба», а на юге — так и влага в корневом слое, росой выпадающая там, где горит как в печи навоз, а над почвой воздух еще холоден. Было впитано это знание у земледельца с молоком матери. Что же видим теперь? Стоят коровы в промышленных комплексах, воздвигнутых, как «дворцы», на самых красивых местах (мол, скотные дворы — превыше всего), стоят на привязи, — на 2 кв. метрах бетонного пола без выгула и подстилки, откуда жижа стекает по трубам в резервуары (она потом используется для мокания в нее торфа!). Такой «тюремный» режим ведет к тому, что коровы не живут более 3 лет, приносят 3 телков вместо 10―12, как было у крестьян, когда буренки почитались как члены семьи. И скот есть, а проку нету! И стоят на полях скирды соломы, и сжигают их, чтоб не мешали пахать. И гибнет скот, гибнет земля… В центрально-черноземных областях скопилось более 100 млн тонн навоза, а в Нечерноземье миллиарды тонн. Не вывезем его на поля — беда нам и внукам! Коровам нужны сочные луга, воля и свобода, мягкая постель, а нивам — навоз, согретый и удобренный скотом. Кислый торф, даже смоченный в жиже, не каждой почве идет впрок, особенно теперь, когда с неба льются кислые дожди. Разбрасывайте на поле только торфяную крошку 5―10 лет подряд — и оно погибнет. Чтоб того не случилось, надо следом известковать почву. Кто это делает? Редко кто.
И вот результат — падение урожайности на полях и продуктивности скота в промкомплексах!