Мужчина прикусывает губу, упирается пяткой в пол. Кончиками ножниц охватывает большой ноготь и сильно сжимает их.
«О… как только я не пытался проявить себя! Работал днем и ночью. И мне многое удавалось, я открыл в себе столько способностей — и все ради того, чтобы ты оценила и похвалила, ты, статуя с площади, не человек, а стерильный робот… Спуталась с проходимцем, который унес жемчуг твоей матери, ограбил тебя. Конечно, и за это досталось мне, за все били меня. Так почему же я не сержусь? Куда делась страсть, с которой я был готов стереть тебя в порошок, как мельничный жернов, только чтобы доказать тебе… Чтобы ты хоть раз сказала: умный, ловкий… Да, благодаря тебе я чего-то достиг. Благодаря тебе, ничтожество…»
Женщина старается уберечь глаза от пены, ей это не удается. Щипать не щиплет, но немножко жжет.
Пустяки по сравнению с перекисью водорода, когда она, сдурев, решила перекрасить волосы в рыжий цвет. Красные локоны нервно метались в пылу скандалов. Стычек было предостаточно — одна за другой. Цирк, где из укротителя она за один день превратилась в ручную собачонку, прыгающую через обруч. То был опасный партнер! На каждый удар отвечал двумя. Юркого и проворного, его нельзя было положить на лопатки, в решающий момент он высвобождался и больно бил, выведав сначала лаской самые чувствительные места… Достойный противник. Приход, уход — никогда нельзя было угадать. Лишь изнурительное ожидание, монотонное тиканье часов; секунды, как капли воды, бьют по одному и тому же месту; вот уже зияет целая расщелина, вода заливает раскрывшийся позвоночник, хлещет по беззащитно-обнаженным нервным клеткам. Любовь раздирала мозг, поцелуй перехватывал горло, восторг и отвращение боролись друг с другом, но ни одно из них не могло одержать верх… Они во всем расходились, кроме того что мир их сорвался с орбиты и, словно взбесившаяся лошадь, галопом носится по кругу. Спасти этот мир каждый пытался в одиночку. Летели взаимные безжалостные обвинения, воздух искрился от напряжения; были крики, проклятья, но скука — никогда…
Женщина ополаскивает волосы. Струя горячая, но она терпит. Склонившись над ванной, она снова смачивает их шампунем. Пальцы массируют голову сильнее, чем нужно.
«…Ты — монстр. Ты ничего не признавал во мне и все хорошее вывернул наизнанку. Добро во мне росло из гнилого корня, повторял ты, пока я сама не вырвала из себя все чересчур человеческое и жалкое, добродетель, которой слишком много и которая душит других своей тенью. Это тебе я должна быть благодарна, тебе, слепо-своевольному Голему, твоей безжалостной домне, которая опалила меня, и я окаменела в собственной материи — все лишнее сгорело, осталась лишь форма, выражающая суть. Благодарю, но вспоминаю тебя — с неповторимым ужасом…»
Мужчина цепляет пинцетом отстриженный ноготь и вытаскивает его из окровавленного пальца. Кладет в пепельницу, рассматривает…
Разрыв всегда труден. Даже со злом страшно расставаться. Только наивный может думать, что за злом обязательно следует добро. Новая среда агрессивна, испытывает всякого пришельца, к чему он готов. Девушку он приблизил к себе из лени и удобства. Без влечения со своей стороны, просто она умела любить сильно и терпеливо. Печальная история. Ее пылкость угнетала, отвечать на нее не было сил. В любом выражении лица виделся упрек. Что ни фраза — удар наповал, а произносилась она без цели. Горько видеть раболепие перед безразличием неверующего, который — просто так — спешит на молитву.
Мужчина берет в руки пилку. От неудобной позы нога затекла. Вода остыла, на поверхности плавают мыльная пена и чешуйки кожи…