Бэйли словно окаменел. Он еще даже сесть не успел — а тут такое.
— Без паники! — громко произносит медсестра, стремительно пересекает палату и нажимает кнопку. Писк мгновенно умолкает. — Это не связано с ее сердцем. Просто нужно было поменять флакон на капельнице, — объясняет она.
Через несколько секунд, когда мы начинаем постепенно приходить в себя, появляется врач и вкратце рассказывает Бэйли о случившемся и о нынешнем состоянии Гретхен. Мы с Томом снова уходим в комнату ожидания для родственников. Том очень взволнован. И не только он.
— Он ничего не запомнит из того, что ему говорят! Абсурд! — Он начинает нервно ходить по комнате. — Он только что приехал, и не нужно быть самым умным человеком в Британии, чтобы понять: он не может всего осознать. Кто-то из нас должен быть рядом с ним — если не я, то ты.
Я понимаю, как тяжело ему сказать такое.
— Наберись терпения, Том, он через минуту придет сюда.
— Набраться терпения? — Том смотрит на меня так, будто не верит своим ушам — Если бы такое случилось с тобой…
Но тут он начинает кусать губы и не заканчивает начатую фразу.
Дверь приоткрывается, выглядывает медсестра.
— Том? Вы не могли бы вернуться?
Не дожидаясь меня, Том практически отшвыривает медсестру в сторону, чтобы пройти за дверь. Я встаю, но медсестра загораживает мне дорогу и спокойно, серьезно говорит:
— Давайте дадим им возможность поговорить.
Я сажусь, инстинктивно догадываясь: что-то происходит.
Медсестра садится рядом со мной.
— Вы давно дружите с Гретхен? — дружелюбно интересуется она, рассеянно вертя на пальце обручальное кольцо.
Я смотрю на нее с тревогой и опаской.
— Больше года. А почему вы спрашиваете?
— Значит, не так уж долго.
Она склоняет голову к плечу. Ее светлые волосы чуть поблескивают. Она ждет.
— Но мы очень близки, — говорю я, чтобы заполнить паузу. — Знаете, у некоторых людей так бывает.
Она улыбается.
— Конечно. Родство душ и всякое такое. Я со своей лучшей подругой знакома со школьных лет. Я ее безумно люблю, но порой она меня доводит до бешенства. Догадываюсь, что у вас с Гретхен тоже примерно так все обстоит?
Я молчу. И смотрю за окно.
— Иногда бывает, — наконец произношу я. — Порою с ней очень трудно… но, в конце концов, у нее маниакально-депрессивный психоз. — Я перевожу взгляд на медсестру. — Думаю, вам это уже известно. Поэтому она порой не в состоянии отвечать за свои поступки.
— Понимаю, — кивает медсестра. — Но наверняка вам бывает очень тяжело.
Да она понятия не имеет, как мне порой бывает тяжело.
— Все же ей тяжелее, я так думаю.
— Конечно, но точно так же может быть очень больно видеть, как кто-то, дорогой для тебя, борется за жизнь. А еще труднее, когда оказывается, что на самом деле твой близкий человек жить не хочет.
— Это вы обнаружили Гретхен? — мягко спрашивает она. — В ее квартире?
— Да, — еле слышно отвечаю я. Я предчувствовала, что этот вопрос прозвучит. — Дверь была приоткрыта. Я вошла и увидела ее.
— Интересно, почему она оставила дверь открытой? — спрашивает медсестра.
— Она была не в себе, — быстро отвечаю я.
— Так значит, вы с ней говорили?
Я искоса смотрю на дверь.
— Нет. Я хотела сказать: я думаю, что она была не в себе — если сотворила такое.
Я порывисто встаю. Мне хочется уйти. Медсестра протягивает мне руку.
— Ее состояние ужасно, Элис, но смотреть на это не легче. Я просто пытаюсь дать вам возможность выговориться. Мы могли бы определить вас в одну из групп, где…
— Помощь нужна ей, — поспешно прерываю я медсестру. — Она ведь должна уметь контролировать свое состояние, но у нее не всегда это получается. — Я вдруг ловлю себя на том, что говорю более энергично, чем могла бы посреди ночи, особенно учитывая все случившееся. — Ей нужно лечение. Есть таблетки, выравнивающие настроение, снимающие стресс. И только тогда, когда ты не принимаешь соответствующие лекарства, когда ты настолько самонадеян, что отказываешься от них, считая, будто они тебе не нужны, хотя люди, любящие тебя, и специалисты утверждают обратное, — вот тогда это действительно проблема.
Медсестра явно немного удивлена моей вспышкой, но не обескуражена.
— Ваш гнев вполне понятен, Элис, — говорит она, и я вдруг понимаю, насколько крепко сжала кулаки — даже костяшки пальцев побелели. — Это обычная реакция, и…