«Что это с ним?» — подумала она, постояла в недоумении и, сама не понимая зачем, отправилась следом за Рогачевым.
Вот этого-то Аркадий и не подозревал. Он посматривал на литейщиков, заменявших футеровку, и изредка — на проход, откуда мог показаться Вадим. Но литейщики были заняты своей печью, а Вадим не появлялся. И Аркадий пошел вдоль конвейера. Подняв над опоками руку, он то и дело слегка разжимал кулак. Скорее, скорее! Песок тонкой струйкой стекал в горловины форм. Вот правая рука уже пуста, теперь песок сочится из левой…
«Передовая бригада у тебя? Вот тебе, гад, передовая бригада!»
— Ты что делаешь, подлец!
Литейное отделение — это не механический цех, где гудят станки, бухают молоты, звенит железо. Там никто, может, и не услышал бы этого возмущенного возгласа. А здесь, в полной тишине, он отчетливо резанул слух.
Рабочие поспешили к конвейеру — туда, где стояли друг против друга Устинья Петровна и Аркадий. Через минуту подошел мастер. Саша Большов сбегал за Вадимом.
Аркадий стоял, окруженный рабочими, и, стараясь казаться спокойным, доказывал:
— Врет она! Что я — с ума сошел, что ли?
— Как же ты отпираешься? Да у тебя и сейчас еще руки в песке, — сказал Саша.
— Я сама, сама видела! — волнуясь, повторяла Устинья Петровна.
Подошел Минаев.
— В чем дело? Что за собрание?
Литейщики расступились, пропустили его в середину.
— Рогачев сыпал в формы песок, — объяснил мастер.
— Глупости! Ничего я не сыпал! Это ей померещилось, — уже не так уверенно, как прежде, сказал Аркадий.
— А что ты тут делал?
— Сама, своими глазами видела…
— Проверим, — сказал Минаев. — Все эти формы не заливайте. Дождитесь, пока остынут, и выньте из опок.
— Своими глазами… — снова начала было Устинья Петровна, но Аркадий, поняв, что теперь ему уже не отвертеться, сказал:
— Я испортил только три опоки.
— Зачем? Зачем ты это сделал? — закричал Минаев.
Аркадий молчал.
— Какой же ты негодяй! — презрительно сказал Вадим.
— Нет уж, в какой посудине керосин побывал, ту не просто отмыть — все равно пахнет, — вставил мастер.
— И правда, подлая у тебя душа, — в сердцах проговорил Карасик.
С недоделанным парафиновым агрегатом в руке в стороне стояла Соня. Ей нужен был Толя Игнатов, она пришла к нему на литейный участок и неожиданно оказалась свидетельницей этой сцены.
Соня слышала почти все, но сама не проронила ни слова. Она стояла, бледная и неподвижная, с плотно сжатыми губами и, почти не мигая, смотрела на Аркадия. Как он мог? Она и Вера, и Вадим, и Минаев — все столько сил потратили на то, чтобы избавиться от брака, дни и ночи возились с этой керамикой, ей самой по три, по пять раз приходится переделывать литники, чтобы было лучше, а он…
Встрепанный, ссутулившийся, жалкий, Аркадий затравленно озирался по сторонам, пытаясь придумать себе оправдание, и не находил его.
— За такие дела, да за такие дела… судить тебя мало, — задыхаясь и держась за грудь, говорил Петр Антонович.
— И верно ведь, Рогачев, за вредительство судить тебя надо, — сказал Минаев. — Но ты комсомолец, пусть комсомольцы решают, отдавать тебя под суд, или еще как воздействовать.
— Правильно, — за всех отозвался Саша Большов, — поручите это дело нам.
— Но на работе тебя держать больше не могу. Уволю завтра же, — заключил Минаев. — С утра получишь расчет…
36
Тамара, Зина и недавно поступивший в цех учеником слесаря семнадцатилетний Славка Грачев выпускают в красном уголке очередной номер «Ежа». Собственно, занята только Тамара: склонившись над столом, она раскрашивает карикатуру. Зина никогда не приносила «Ежу» заметной пользы, хотя и была членом редколлегии; а Славка взялся было сочинять стихи, но у него не ладится с рифмой. Он усердно грызет кончик карандаша и, не мигая, глядит пустыми глазами в одну точку.
Приглушенно играет радио. Из Москвы передают песни Аргентины, и все молчат, слушая незнакомые мелодии.
— До чего мне охота за границей побывать, — прерывает молчание Зина.
Славка не отзывается, а Тамара тихонько вздыхает.
— Я даже в Москве не была ни разу, — продолжает Зина. — Только в кино видела. А ты? — спрашивает она Тамару.
— Я была. Школьницей на экскурсию ездила.
— Знаешь, я решила: в первый же отпуск еду в Москву. А что? Накоплю денег немного и поеду. С этой получки начну откладывать. Да скоро ли ты кончишь? — прервала она себя. — Опоздаем в парк.