41
Чемодан стоит посередине комнаты на стуле, железнодорожный билет с плацкартой лежит на столе. Аркадий едет. Неужели все-таки едет? Хорошо ли, глупо ли это, — попробуй, реши. Отец уверен: глупо.
— Ты думаешь, там тебя ждут молочные реки и кисельные берега? Не радуйся, голубчик. Это в газетах расписывают всякую романтику, чтобы увлечь дурачков вроде тебя. Черный труд, тощая зарплата и собачий холод — вот что тебя ждет.
В нижней рубашке с расстегнутым воротом и в брюках на подтяжках, отец ходит по комнате, шаркая шлепанцами. Ворчит на газетную романтику. А давно ли обзывал Аркадия негодяем? Пусть теперь покрутится. Хотя бы назло ему стоит уехать.
— Ты ставишь меня в безвыходное положение. Ведь не могу же я бросить квартиру на чужого человека.
Ага, вот теперь ты заговорил по существу. Карауль сам, если хочешь.
— А зачем тебе квартира, отец?
— Как — зачем! Да ведь не вечно я буду жить там. Ты не представляешь, как там трудно.
— Вот именно. Перебирайся с матерью сюда.
— Разве я здесь столько заработаю?
— Во всяком случае, прожить хватит. Да и накопленного на десять лет достанет.
— Что там накоплено… Жалкие крохи! Аркаша, ну брось ты свою затею. Оставайся! Хочешь, я тебе буду опять переводить деньги? — Пятьсот мне трудно, но триста рублей я, пожалуй, смогу, — просительно говорил отец.
— Нет, — отозвался Аркадий. — К тому же я оказался, как видишь, ненадежным сторожем.
— Я не понимаю тебя, — развел руками отец. — Зачем ты едешь?
— Жить.
Что-то новое ощущал в себе Аркадий. Словно сам он стал выше ростом, и в то же время раздвинулся, просторнее сделался мир.
Но в последний день перед отъездом вдруг просочилась в сердце непрошенная горечь. Стало грустно, обидно, бесприютно, и совсем пропала недавняя уверенность в себе и чувство свободы. С утра Аркадий крепко поссорился с отцом, тот даже заявил, что не пойдет провожать.
— Не ходи! — крикнул Аркадий. — Без тебя найдется, кому проводить.
Он вспомнил, как торжественно уезжал Андрей. Друзья, музыка, цветы, сотня добрых пожеланий. А ему? Кто пожелает ему счастливого пути? «Найдется, кому проводить». Левка с Борисом? Соня? Вадим?
Да. Вадим. Мало ли что было между ними. Все-таки полтора года назад Аркадий принял Вадима как друга. Теперь он пусть отплатит тем же. И пусть знает, что Аркадий не хуже других способен на решительный шаг. «У тебя от жесткой койки бока заболят». Сказал! Он думает, что Аркадий только и может думать о своих боках. Вот вылупит глаза, когда узнает…
Вадима Аркадий не застал — тот работал в первую смену. Зато Карасик был дома — обжег палец, теперь сидел на бюллетене. Аркадий снисходительно посочувствовал, спросил, что, как, не было ли писем от Андрея.
— Женился Андрюха, — сообщил Карасик.
— Вот как… А я, понимаешь, уезжаю.
— В дом отдыха?
Плоское лицо Карасика сделалось еще шире, желтоватые зубы открылись в улыбке. Карасик ехидничал. Едва ли он не был убежден в своем превосходстве над Аркадием.
— В Сибирь.
— Врешь?
— Не вру. Слушай, скажи Вадиму, что я уезжаю сегодня в восемь вечера и прошу его прийти на вокзал. Скажешь?
— Так ты вправду едешь?
Аркадий вдруг перестал злиться на Карасика.
— Ох, и тугодум ты, Витька.
— Я тоже хотел. Да боюсь — хуже бы не было.
— Куда тебе ехать. Затылок почесать — и то руку поднять лень.
— Меня с завода не выгоняли все же, — с достоинством возразил Карасик.
— Ладно. Прощай. Скажи Вадиму. Мы ведь с ним старые друзья.
— Знаю я, какие вы друзья.
— А это дело не твое, — повысил голос Аркадий. — Сами разберемся.
Все же Карасик испортил ему настроение. Никуда больше не хотелось идти, стало скучно. И день был пасмурный, серый — мутное небо, грязные сугробы у обочин дороги. «Скорее бы уж вечер», — подумал Аркадий. Он пришел домой, лег спать и до шести не вставал.
Разбудил отец. Аркадий, взглянув на стол, понял, что отец решил помириться. Бутылка водки, консервы «Ставрида в масле», банка соленых помидоров. Пир. Тем лучше. Аркадий бодро вскочил, умылся.
За столом не спорили, просто говорили о том, о сем, как посторонние. Выпили за здоровье матери, за легкий путь Аркадию. Отец хотел ехать на вокзал, но Аркадий отговорил: давно ли оправился от простуды, опять можно схватить грипп.
— Ну, ладно… Делай, как сам… Тебе виднее…
— Ничего, старик, — ободряюще прервал Аркадий беспомощное бормотание отца и поцеловал его в синеватые губы.