Потом уйдет, хлопнув дверью, — и поминай как звали.
— Джеси, — мягко сказал я.
Он знал, что я за ним наблюдаю, и это доставало его так же, как чувство, что он вот-вот снова попадет в какую-нибудь передрягу. То, чем он сейчас занимался, скользя глазами по странице учебника, как-то должно было ему помочь избежать этой неминуемой опасности.
— Джеси, положи ручку на стол. Оторвись, пожалуйста, на секунду от своих занятий.
— Что? — не понял он.
Парень такой бледный, подумал я. Эти сигареты проклятые всю жизнь из него высасывают.
— Хочу попросить тебя об одном одолжении, — сказал я. — Пожалуйста, подумай и скажи мне, хочется тебе ходить в школу или нет.
— Пап, ну, записи у меня в…
— Да забудь ты об этих записях. Я хочу, чтобы ты подумал о том, хочется тебе продолжать ходить в школу или нет.
— А что?
Я чувствовал, как у меня быстрее стало биться сердце, кровь прихлынула к лицу. Я попал в совершенно непривычное для себя положение, никогда раньше я такого даже представить себе не мог.
— Если тебе не хочется больше ходить в школу, бог с ней.
— Что значит «бог с ней»?
Сказать бы это как-то, как-то вымолвить.
— Если тебе больше не хочется ходить в школу, ты туда ходить не обязан.
У Джеси округлились глаза.
— Ты мне разрешаешь не ходить в школу?
— Если тебе так хочется. Но ты, пожалуйста, подумай над этим несколько дней. Это важ…
Он встал со стула. Он всегда вставал со стула, когда волновался. Длинные ноги и руки Джеси не могли оставаться в покое, когда он был возбужден. Парень оперся о стол и тихо, будто опасаясь, что кто-то может его услышать, сказал:
— Мне для этого не нужно несколько дней.
— Ты не торопись, подумай некоторое время. Я настаиваю на этом.
Позже в тот же вечер я для храбрости пропустил пару стаканчиков вина и позвонил матери Джеси к себе в лофт (квартирка моя располагалась под крышей жилого дома, переделанного из здания кондитерской фабрики), чтобы поделиться с ней этой новостью. Мэгги была высокой, не лишенной привлекательности актрисой, самой доброй женщиной из всех, которых я знал. «Неартистичной» актрисой, если можно так выразиться. Но она совсем недолго встречалась с самым слабым из известных кинодраматургов, который жил в картонном домике в Лос-Анджелесе.
— Это случилось потому, что ему не хватает чувства собственного достоинства? — предположила Мэгги.
— Нет, — ответил я, — думаю, все из-за того, что он ненавидит школу.
— С ним, должно быть, что-то не так, если он ненавидит школу.
— Я ненавидел школу.
— Вот, наверное, от тебя Джеси это и передалось.
Некоторое время мы продолжали в том же духе, потом она расплакалась, а меня понесло: я стал нести такую околесицу о глобальных проблемах, которая сделала бы честь Че Геваре.
— Тогда пусть ищет себе работу, — сказала Мэгги.
— Ты считаешь, имеет смысл менять шило на мыло и вместо школы, от которой его тошнит, посылать парня на работу, от которой его вывернет наизнанку?
— А что ему еще остается делать?
— Не знаю.
— Может быть, он тогда мог бы где-нибудь работать на добровольных началах? — предложила она.
Я проснулся среди ночи, моя жена Тина ворочалась во сне с боку на бок. Посмотрев в окно, я обратил внимание на то, что луна висит в небе неестественно низко — она, должно быть, заблудилась и ждала звонка из дома. А что если я не прав, мелькнула мысль. Что если у меня от всех этих дел крыша поехала, и я хочу из них выпутаться, позволяя сыну разбить себе жизнь?
Так, наверное, оно и есть, подумал я. Джеси надо что-то делать. Но что именно? Что я могу ему предложить, чтобы не повторилась школьная катастрофа? Книги он не читает, спортом заниматься не любит. А что он любит? Кино смотреть. Я тоже. Надо сказать, когда мне было уже под сорок, несколько лет я довольно бойко вел одну телепередачу в качестве кинокритика. Почему бы мне теперь не тряхнуть стариной?
Три дня спустя я пригласил Джеси поужинать во французский ресторан «Ле Паради», где столики были покрыты белыми скатертями и сервированы массивным столовым серебром. Сидя на каменном парапете, сын ждал меня у входа и курил. Ему никогда не нравилось находиться в ресторане в одиночестве. Его это смущало, ему казалось, что все смотрят на него как на неудачника, у которого нет друзей.
Я обнял сына, ощутив молодую жизненную силу, исходившую от его тела.
— Давай-ка возьмем бутылочку винца и поболтаем.