Мы зашли в ресторан. Кто-то подходил, чтобы пожать нам руки. Ритуалы взрослых Джеси явно льстили. Даже то, что бармен адресовал ему шутку про Джона-Боя из сериала «Уолтоны»[2]. В ожидании официанта мы молча сидели, слегка расслабившись. Мы оба ждали чего-то значительного — до тех пор говорить было не о чем. Я попросил Джеси заказать вино.
— Корбье, — тихо проговорил он, — это ведь на юге Франции, да?
— Точно.
— Это то, которое год выдерживают?
— Ты прав.
— Корбье, пожалуйста, — с улыбкой сказал он официантке, давая тем самым девушке понять, что он важничает, но ему такое дурачество по душе. Господи, какая же у него очаровательная улыбка!
Мы подождали, пока нам принесут вино.
— Сделай вид, что это ты меня пригласил, — сказал я.
Джеси понюхал пробку, неловко налил в бокал вина и, словно опасаясь чего-то, пригубил напиток.
— Не знаю, — произнес он с таким видом, будто в последний моменту него сдали нервы.
— Знаешь, — возразил я. — Только тебе надо расслабиться. Если не нравится, так и скажи.
— Я на взводе.
— Ты просто вдохни аромат вина, и сразу все станет на свои места. Первое впечатление всегда правильное.
Джеси понюхал напиток.
— Да ты нос-то пониже опусти.
— Все в порядке, — заметил он.
Официантка поднесла бутылку горлышком к носу и вдохнула.
— Рада тебя снова у нас видеть, Джеси. Твой папа нас постоянно посещает.
Мы оглядели зал ресторана. Недалеко от нас ужинала престарелая пара из Этоубико[3], зубной врач с женой, — их сын получил диплом бизнес-менеджера в каком-то университете в Бостоне. Они нам приветливо помахали. Мы им ответили. А что, если я не прав?
— Ну, так что, — спросил я после паузы, — ты подумал о том, что мы с тобой обсуждали?
Я заметил, что Джеси хочет встать, но здесь это было неудобно. Он бросил взгляд из стороны в сторону, как будто обстановка ресторана его раздражала. Потом подался ко мне, словно хотел поделиться большим секретом.
— Честно говоря, — выдохнул он, — я бы вообще хотел больше никогда не ходить в школу.
Внутри у меня что-то сжалось.
— Ну, хорошо.
Джеси смотрел на меня, не говоря ни слова. Он ждал, пытаясь сообразить, что окажется quo в quid pro quo[4].
— Но в нашем договоре есть одно условие, — продолжил я. — Ты можешь не ходить на работу, и ты не обязан платить за квартиру. Спать можешь каждый день хоть до пяти часов. Но — никаких наркотиков. Если что-то об этом узнаю, договор тут же теряет силу.
— Хорошо, — согласился он.
— Я с тобой не шучу. Если только свяжешься с этой дрянью, будешь платить за весь этот чертов дом.
— Ладно.
— Но это не все, — добавил я (чувствуя себя, как следователь в сериале «Коломбо»).
— А что еще? — Джеси был весь внимание.
— Я хочу, чтобы ты смотрел со мной три фильма в неделю. Выбирать их я буду сам. Это будет твоим единственным образованием.
— Ты шутишь, — после непродолжительной паузы сказал он.
Времени я даром не терял. Уже на следующий день усадил Джеси на синюю кушетку в гостиной — он сидел слева от меня, — задернул шторы и показал ему ленту «Четыреста ударов» Франсуа Трюффо[5]. Мне подумалось, что это неплохое начало для знакомства с европейским некоммерческим кино, которое, я был уверен, будет казаться ему скучным, пока он не поймет, как надо смотреть такого рода фильмы. Их лучше воспринимать так же, как исключения из правил грамматики.
Я рассказал сыну (мне хотелось быть как можно более лаконичным), что Трюффо попал в кинематограф с черного хода. Его выгнали из школы («Это ожидало и тебя!»), он скрывался от призыва в армию, подворовывал, что плохо лежало, но обожал кино и все детство провел в парижских кинотеатрах, которых в послевоенной французской столице было в избытке, причем всегда пробирался туда без билета.
Когда Трюффо было двадцать, один сочувствующий издатель предложил ему поработать кинокритиком, и примерно шесть лет спустя это привело к тому, что он снял свою первую картину. «Четыреста ударов» (что, по сути, значит «грешить по молодости» или «отдать дань увлечениям молодости») — это автобиографический взгляд на неприкаянные годы юности самого Трюффо.
Чтобы найти актера, который будет играть его в подростковом возрасте, новоявленный двадцатисемилетний режиссер дал объявление в газету. По прошествии нескольких недель пробоваться на роль Антуана пришел темноволосый парнишка, сбежавший из интерната в центральной Франции и на попутках добравшийся до Парижа. Его звали Жан-Пьер Лео.
2
Чтобы не загромождать текст и для удобства пользования примечания, касающиеся фильмов и имен, объединены в списки и помещены в конец книги. —