У первого стола топтался благородный дон Кэу. Он спесиво вдувал мокрые от пота усы. Но пот все равно стекал сверху из-под шляпы и завитых волос.
Румата пошел вглубь ко второму чиновнику.
— Кэу, Кэу, — бормотал второй чиновник, ведя огромным грязным ногтем по списку на пергаменте.
— Снимите шляпу, — произнес сзади бесцветный голос.
Румата бешено обернулся, посчитав, что речь идет о его обруче, но речь шла о железной в узорах шляпе Кэу с парадными перьями.
— Род Кэу имеет привилегии носить шляпу в присутствии королей… — пытаясь сохранить остатки достоинства, забормотал Кэу и с тоской поглядел на Румату.
— Никто не имеет привилегий перед орденом, — тем же бесцветным голосом произнесла спина чиновника.
Кэу крякнул и шляпу снял. Румата положил огромную свою ладонь в боевой рукавице на все эти палочки, перья и пергаменты.
— Дон Румата Эсторский, — Румата сплюнул в баночку для краски, — вы такой жирный, отец, а мне как раз надо бы смазать двери…
— Кэу, Кэу… — продолжал бормотать чиновник, — Королевская, 12… — вдруг крикнул он, — за поношение имени… — он поднял вверх палец, — три дюжины розг по обнаженным частям с целованием ботинка, представленного его преосвященством… Лишнее оставьте здесь на скамье… Здесь не украдут, и по коридору… Там найдете. Следующий…
Дон Кэу опять крякнул и пошел. Видимо, он многого насмотрелся за сегодняшнее утро.
— Дон Румата Эсторский, — вдруг заорал над ухом чиновник, теперь он стоял, — улица Котельщиков, 8… За заслуги перед орденом удостоен золотым браслетом и соизволением выбрать в личное имущество лекаря…
За спиной чиновника была дверь с засовом, и он пошел ее открывать. Румата засунул руки в ящик, где лежали железные браслеты, похожие на тот, что дал Рэба, прихватил, сколько мог, рассовывая по карманам, и пошел в дверь.
За дверью была темнота, и в темноте какой-то голос негромко сказал:
— Фика, рыжий, мясник, — и засмеялся.
— Кто? — рявкнул Румата.
Но ответа не было.
Румата толкнул следующую дверь и попал в длинный коридор. В коридоре было много тяжелого ржавого инструментария, крепленного к дверям и стенам камер, но давно уже никчемного. По коридору бежал мальчик верхом на палочке, как на лошади, он засмеялся и исчез за поворотом.
И только тогда на Румату обрушились звуки. Кто-то плакал, кто-то просил, кто-то взвизгивал с одинаковыми промежутками. Пахло испражнениями и горелым мясом. Румата свернул за угол. Там еще коридор, в нем три монаха лупили палками палача, полуголого человека в фартуке.
— А ну, отцы, — Румата побрякал золотым браслетом, — тащите-ка сюда смотрителя. Где у вас старший?
— Зачем тебе старший? — неприязненно спросил высокий рябой монах.
Все помолчали.
— Превосходно, — сказал Румата и наступил тяжелым своим сапогом на шею и голову палача, который пытался отползти.
Палач засипел.
— Ага, — сказал тот же самый в оспинах, — я им буду.
Румата еще придавил палача.
— Тащи-ка мне лекаря Будаха, мне его подарили.
Чуть глубже в коридоре стоял железный бак с кружкой для воды на цепи. Полуголые грудастые недоросли в кожаных передниках на голое тело — ученики Патриотической школы — таращились на Румату осторожными паучьими глазками. Чем-то они были, один в один, бледные лесные поганки.
— Будах, Будах… — старший монах сунул руку под рясу и громко поскребся. — Это который же Будах? Королевский отравитель… Так он уж на костре, наверное…
— Вздор, вздор, — сказал Румата, выпучил глаза и уставился в глаза смотрителю.
Один из монахов повернулся и, брякая ключами, побежал. Румата пульнул ему в затылок железный браслет, попал и захохотал.
— Ты, дон, постой здесь в сторонке, — сказал смотритель, — и не хулигань…
Он наклонился и стянул ногу Руматы с шеи палача.
— Когда жира много, накалять зубец не след, все равно остынет, — прорвался голос от бака.
— Вот он Будах-то… — радостно закричал монах издалека, из открытой двери камеры, — и ничего, не паленый… Кто сказал? Живой Будах-то… Чудненький… Еще и тебя, дон, отравит…