– Да, – Румата наконец дососал кружку, которую держал обеими руками, – а куда делся лекаришка, которого вы освободили?
– С какой стати? – закапали первые крупные капли дождя, и Пампа поднял лицо навстречу этим каплям. Слуги скребками снимали с него грязь. – Это государственное дело, дорогой Румата… Да и имя какое-то собачье – Будах. Конечно отдал… Солнце заходит…
Пампа кивнул на рисунок над проемом, изображающий солнце, заходящее над морем.
– Что-нибудь не так, мой друг?! – Пампа вдруг испугался, но хлынул дождь, и он пошлепал по грязи, тяжело опираясь на огромный меч как на палку.
Шагнул за порог, обернулся, улыбнулся великолепными зубами, позвал за собой очень уставшей, видно, рукой и исчез в темноте. Оттуда же возник Тамэо, совсем пьяный.
– Эй, кто-нибудь, мне же в караул… – и исчез.
Тихо подъехала телега с высокими колесами. Румата почувствовал, что его колотит, закрыл рукой алмаз на лбу, пальцы другой сунул в рот. Его вырвало, и он завалился в телегу на спину.
Дождь кончился так же внезапно, как налетел. Шипели в большинстве погасшие плошки.
– Покажи-ка, красавица, где заноза, – сказал знакомый голос и рассмеялся. Но никого не было. Телега тронулась, проплыли плошки, и осталась темнота.
Ночной город был тревожен и тих. На улицах кое-где горели костры. Здесь было сухо, и сапоги Руматы не чавкали, а стучали. Телега погромыхивала позади, но людей вокруг них не было. У длинного дома волчьей цепочкой быстро шли люди.
– Вага, – окликнул Румата, вглядываясь. И тотчас все исчезло, как не было.
Ближе ко дворцу у костра – молчаливая толпа Серых солдат. Тихо позвякивали топоры. Дунул сырой ветер и затрещал чем-то. То ли доска в заборе, то ли еще что. Подошел Серый офицер с факелом, уставился.
– Не сметь смотреть мне в глаза, – тихо выговорил Румата.
Бешенство, которого он так в себе боялся, начало заполнять грудь. Он взял офицера за нос, и бешенство, как будто найдя путь, овладело его рукой, пальцами. Румата услышал хруст сломанной кости, жалобный воющий крик офицера, бросившего факел, и пошел дальше. Ничего не произошло, ни погони, ни драки, только позади одиноко кричал офицер, как какое-то подбитое животное. Мужик на телеге гыкнул, хлестнул лошадь и помчался прочь.
В ковровом зале гобелены в сальных пятнах кое-как прикрывали обсыпавшийся сырой камень. Румата быстро сменил плащ на чистый с пуфами и облил голову соанским запахом. Остатки вылил на старика церемониймейстера, уж больно от того воняло.
– Вельможа должен быть чист и благоухать, – он повернулся на каблуках и со старшим гвардейским офицером принялся совершать сложные манипуляции с мечами и поклонами под строгим взглядом министра церемоний.
Затем во главе трех гвардейцев шагнул в покои принца. Принц еще не спал. Он сосал и грыз огромную грудь несчастной своей маленькой кормилицы. Та же теребила ему низ живота.
Кормилица с тоской посмотрела на Румату.
Гвардейцы проверили запоры. Румата вышел за ними в ковровый зал, придвинул кресло к окну, открыл, положил ноги на табурет и стал глядеть в черноту, пытаясь представить себе город.
– Как ты думаешь, что там? – спросил он у толстого прыщавого гвардейского лейтенанта. Его полное очень глупое лицо он видел в зеркале. Трещиной отражение было разделено на две части.
– А Серые готовятся… к дням святого Гарана…
С улицы раздался крик, похожий на вой. И вдруг Румата понял, что это крик не с улицы, а откуда-то из дворца.
Через секунду там грохнуло, кто-то истошно закричал: «Спасите!». В ковровую залу вбежал полуодетый министр церемоний, ногу он волок, лицо было залито кровью. И, так же волоча ногу, исчез в спальне принца.
Огромные двери бывшей королевской фехтовальной, нынче там был склад битой мебели, распахнулись. В залу, выставив топоры, толкаясь и мешая друг другу, лезли Серые. Почему-то страшно потные, будто их водой облили. Огромные и жирные, как бегемоты.
– Назад, – Румата неторопливо вытащил мечи и стал поигрывать ими, улыбаясь все шире, – на помойку.
Вперед протиснулся Серый офицерик с длинными локонами до плечей, в тесной форме. Этот уж совсем мокрый.
– Дон Румата Эсторский, – закричал он, задыхаясь, – вы арестованы, отдайте мечи…
Румата ласково засмеялся.
– Возьмите.
– Взять его…
В мгновенной драке смешалось все. Румата рубил древки топоров, ломал ключицы, колени и бил по нечистым гульфикам, рассекая их колесиками шпор. Один раз ему показалось, что он рассек лоб Серому совсем.
Он сплюнул и затряс головой. Серые откатились назад в фехтовальную.
В спальне пронзительно кричала кормилица. Он обернулся, чтобы бежать туда, но из фехтовальной опять полезли Серые, их было еще больше.
Румата опять погнал их.
Ах, не надо было туда заскакивать. Румата развернулся, услышал пронзительный свист. Такие сигналы военные не подают, такие подают охотники, и в ту же секунду на него сверху упала тяжелая мокрая и грязная сеть со свинцовыми грузилами для ловли диких быков. И странно знакомые бородатые мужики, пахнущие лесом, потянули толстые канаты, окончательно спеленывая. На лицах счастливый азарт. Королевские егеря, вот кто это. Рядом с Руматой в сети бьются чьи-то ноги. Тот офицерик, что арестовывал. Как попал в сеть, непонятно.
– Неважно. Тащите, – заорал, срывая голос, кто-то невидимый.
Сети подняли человек пятнадцать, никак не меньше.
А вот и расплата. Перехватило дыхание. Детская кровать как-то боком отвернута. Все в крови. Из-под кровати еще вытекает, и оттуда же – полная маленькая женская нога. На подушке Руматой подаренный охотничий рог, а из-под кресла несуразная детская голова без носа.
Окно распахнуто, за ним пелена дождя. Свежий воздух и капли попали на лицо.
В низком не то зале, не то широком коридоре каменные стены аккуратно покрашены. В низких плошках в выемках горят в жиру фитили… У такой плошки сеть с Руматой и офицериком свалили наконец. Румату головой к стене, можно и на локтях подтянуться. Офицер – лицом между руматовскими сапогами, орет, требует выпустить.
– Ай, братья, ай, не развязывайте… Как он опять пойдет нас махать… Пусть лейтенант потерпит…
Напротив коридора – зала. Там целая семья. Все босы, в ночном белье. И глаза от страха огромные: не как у людей, как у сов. И все уставились на Румату. Повернул голову, там еще семья. Все также из постелей повыдернутые. Вдалеке в углу группа Серых шушукается о чем-то важном. Один все руками разводит. Ох, стряслось у них что-то. Один повернулся и побежал обратно в покои. И другой побежал. У лица Руматы тоже присел Серый, из тех, что тащили. Глаз у него совсем заплыл. Вместо губ кровавый блин.
– Хорош камушек у дона, – он потрогал камень Руматы на лбу…
– Пр-рекратить…
Румата повернул голову. Над ним маленький человек в черном.
– Это еще кто на нашу голову? – поразился Серый с заплывшим глазом. – Никак поп… Эй, поп, хочешь в лоб?!
Крошечный черный человек вдруг вскинул руку белой ладонью вверх. Звонко щелкнуло под потолком. Ж-ж-ж! Серый с заплывшим глазом застыл, из открытого рта торчал хвост толстой арбалетной стрелы с густым опереньем.
В это время другой голос откуда-то крикнул:
– Дон Румата здесь?
Тут же подняли и понесли, пыхтя в тишине, обоих, опять развернув.
По лицу проехала пыльная черная портьера, одна, вторая.
– Да пустите же, – выл в ногах серый капитан.
– Мечи тебе? Взял? – Румата захохотал.
И так же смеялся, когда открылся кабинет дона Рэба, с самим Рэбой и двумя серыми полковниками.
Это было непросто: усадить Румату в железное, тяжелое кресло, не выпустив несчастного лейтенанта, ноги которого опять были у головы Руматы. Наконец маленький черный крикнул. Тройка за столом, Румата и стонущий у его ног лейтенант – все, кто остались.