Все устроено именно так, как и должно быть.
Я дома!
Не успеваю я удивиться штукам-дрюкам, на которые способны черные дыры, как в прихожей раздаются два сухих щелчка. Кто-то открывает входную дверь.
Мама.
— Солнышко, где ты? — Голос мамы слегка дрожит. — Ты дома?
— Да.
Где же еще быть мальчику — самому послушному, самому любимому?
— Все в порядке?
— Да.
— Ты забыл позвонить. Я волновалась.
О чем она говорит? Я ведь звонил ей, потому что звоню всегда. Но спорить с мамой не хочется: только начни объяснять, как запутаешься сразу же. И это уж точно не понравится ей, мама во всем любит ясность. И пока не доберется до нее — не успокоится.
— Я… читал книгу.
— Было не оторваться? — Мама понимает меня с полуслова.
— Ага. Это же «Зверобой».
— Про индейцев, да? На работе мне обещали принести всего-всего Майн Рида. Ты рад?
— Очень.
— Когда я была девочкой… Представляешь, твоя мама была маленькой девочкой! Смешно, да? Так вот, я обожала книжки про индейцев. Я уже и забыла об этом, да… А ты напомнил. Мы могли бы почитать вместе сегодня вечером, перед сном. Твоего «Зверобоя».
Я киваю головой: с мамой лучше соглашаться. В полном согласии мы ужинаем (мне совсем не хочется есть, но я заставляю себя проглотить кусок курицы и поддеть на вилку пару макаронин) и смотрим телевизор. Вернее, это я смотрю телевизор, хотя и не могу толком понять, что происходит на экране. А мама смотрит на меня.
— Что-то случилось, солнышко?
— Нет.
— Ты не такой, как обычно. Сам на себя не похож.
Мамины слова застают врасплох послушного мальчика. Что со мной не так? — после черной дыры ни в чем нельзя быть уверенным. Вдруг у меня появился золотой зуб, как у Осы?
— Ты не грустишь, солнышко?
— Нет.
— О чем ты думаешь?
О золотом зубе. Мама обязательно сказала бы мне, если бы заметила. Это не зуб, точно.
— А когда принесут Майн Рида?
— Через пару дней, ангел мой.
Никуда она не делась, черная дыра. Прячется у меня за спиной, упирается в позвоночник ржавыми гвоздями. На мгновение (только на мгновение!) меня пронзает боль, ты не будешь слабаком?
— Нет.
Мама, которая никогда, никогда не узнает о черной дыре, истолковывает мои слова по-своему:
— Раньше никак не получится. Знаешь, какая очередь, чтобы хотя бы один том заполучить!.. Ну, не грусти!..
…Участковый появляется в нашем доме за день до Майн Рида. Я уже видел его: во дворе и несколько раз на улице. И всегда старался обходить стороной: слишком он толстый, слишком большой. Рубашка едва сходится у него на животе, она мокрая и темная от пота. Не везде, конечно, — только на спине и под мышками. Не знаю, что больше пугает маму, когда она открывает дверь, чтобы впустить гостя, — живот или подмышки. Только она вдруг бледнеет и хватается за косяк.
— Старший лейтенант Молдаханов, — представляется участковый, на секунду приложив к форменной фуражке пухлую ладонь. — Хочу поговорить с вами.
— О чем? — Я не узнаю маминого голоса, такой он тихий. И беспомощный, как перевернутый на спинку сверчок.
— Вы уже знаете, что произошло?
— Нет.
Несмотря на то, что толстяк все еще мнется в прихожей, его цепкие глаза сразу же находят меня — рус киши, растянувшегося с книжкой в комнате, на ковре.
— Разговор… конфиденциальный. — Лейтенант цокает языком, так он впечатлен словом, неожиданно сорвавшимся с его толстых мокрых губ, — «конфиденциальный».
— Ну что ж. Тогда пройдемте на кухню.
О чем они говорят за закрытыми дверями кухни, мне все равно. Я просто хочу, чтобы этот человек побыстрее ушел и забрал с собой запахи, просочившиеся в дом вместе с ним. Это — неприятные запахи: пот, чеснок, баранина и немного зиры[14], растертой между пальцами.
Но у толстяка совсем другие планы. Более того, он перетянул на свою сторону и маму: оба они выходят из кухни с видом заговорщиков.
— Это Санжар-ака, солнышко. Он задаст тебе несколько вопросов. Просто ответь на них, и все.
— Хорошо, мамочка.
— Ничего не бойся.
— Я не боюсь.
Санжар-ака несколько секунд разглядывает меня, а затем достает из планшета толстый блокнот с замусоленными, расползающимися страницами. И скашивает глаза на маму.