Возлагая на республики вину за хаос в экономике, Рыжков преувеличил экономическую роль провозглашенных «суверенитетов» - союзный бюджет не вылезал из прорыва с самой антиалкогольной кампании. Участившиеся же в республиках и других регионах самовольные решения и действия объясняются тем, что в итоге прошедших выборов в республиканские и местные советы кое-где к власти пришли новые руководители (далеко не везде, правда; и далеко не такие «новые»). В большинстве регионов просто «предами» сели прежние «замы», но ведь не все же, до одного, были они замшелыми партаппаратчиками - именно из этой среды выходили отдельные реформаторы-сторонники Горбачева.
Гораздо реже можно было встретить прорвавшегося к власти бывшего диссидента, такого, как, например, председатель областного совета во Львове Вячеслав Чорновил, украинский националист, пятнадцать лет «разменявший» по лагерям и ссылкам; но при всем «перестроечном» рвении этих «новых людей» беда в том была, что в лагерях их экономическим наукам обучали с других совсем точек зрения. Ставши не только политическим деятелем, но и хозяйственным руководителем, каждый из них немало дров наломал, вполне обоснованно не доверяя своим «аппаратчикам».
В результате, с какой стороны ни взгляни, колоритнейшей фигурой на республиканском уровне опять-таки оказался Борис Ельцин, сочетавший в одном лице и большой опыт руководящей работы, гарантировавший от чересчур грубых ошибок, и сохранявшийся пока еще диссидентский ореол опального правдоискателя, в силу чего и был он 29 мая 1990 года избран Председателем Президиума Верховного Совета РСФСР. А. всего через полтора месяца он публично - перед всем заседавшим партийным съездом - торжественно выложил Горбачеву на стол свой партийный билет и официально заявил о выходе из КПСС.
Но даже такой впечатляющий жест Ельцина не вызвал ожидавшегося им обвала - последовали за Ельциным немногие. В документах XXVIII съезда была заранее предусмотрена такая иезуитская лазейка, по которой внутри партии создавать фракции запрещалось, но сочинить «платформу» и вокруг этого документа группироваться - это фракцией, по непостижимой горбачевской логике, - не считалось и единства партии, как ни странно, не нарушало. Такой лазейкой и воспользовалось большинство «демократов». Выходить, хлопнув дверью, из пока еще правящей партии - «все-таки страшно, однако».
Сохранив большинство «демократов» в рядах своей партии, Горбачев не сохранил власти над их душами - фактически раскол в партии уже произошел. Среди «демократов» Горбачев потерял всякий авторитет; «аппаратчики» тоже самовольничали: он хотел с Компартией России сначала поэкспериментировать, а они: «тяп-ляп», и российская партия готова - пожалуйте на учредительный съезд. Конечно, «аппаратчики» были вынуждены позаботиться о своем благополучии: XXVIII съезд постановил в дальнейшем комплектовать аппарат ЦК КПСС в порядке конкурса; вот и пришлось старым «аппаратчикам» приготовить себе на всякий случай запасной рубеж в виде российского партаппарата - для тех, кто конкурс не пройдет. Но Горбачеву все же обидно было, что инициатива исходила не от него.
Но жизнь заставляла Горбачева со всеми коллизиями мириться. Давно ли - на XXVIII съезде - его язык никак не мог выговорить слова: «частная собственность», но не прошло и полгода, а Горбачев уже бойко рассуждал о частной собственности и разгосударствлении, т.е. приватизации, средств производства. Сумел, значит, то, что не удалось Есенину: бледно-розовую розу своих социалистических идеалов повенчал-таки с черной жабой частной собственности. После избрания Ельцина председателем Верховного Совета РСФСР Горбачеву несколько месяцев не хотелось с ним встречаться. Но как обойтись без всевозможных согласований, когда большая часть всесоюзного хозяйства находилась на российской территории? Первая их встреча была воспринята, как сенсация, даже за границей; потом привыкли и президенты, и журналисты.
Республики, да и все прочие регионы, тянули всесоюзное одеяло каждый на себя, да и одеяло-то было уже изрядно дырявое. Сложнее всего обстояло дело с продовольствием. Хотя урожай был собран неплохой, аграрные области не желали выполнять планы по снабжению продовольствием областей промышленных; даже посты, подобные таможням, выставляли на областных границах. И делить продовольственные фонды между республиками и областями порою приходилось лично Президенту СССР. Нельзя забывать и о том, что немалая часть продовольственных грузов непостижимым для милиции образом попадала в руки спекулянтов и распродавалась по повышенным ценам через «черный рынок». Рекламировать свой товар через средства массовой информации, все еще контролировавшиеся партийным «агитпропом» и государственной цензурой, спекулянты не могли; взамен рекламы, они распространяли слухи о тяжести предстоящей зимы, о неизбежности голода. В подобную эрзац-рекламу «совки», которым за годы советской власти голодать случалось не раз, готовы были поверить и - в меру своих покупательных способностей - запасались мукой, сахаром, крупами и т.д. (по спекулятивным ценам, «по блату», т.е. через заднюю дверь магазина - для покупки через прилавок требовались талоны). Обогащавшаяся за счет роста цен, криминальная буржуазия финансировала и другую форму квази-рекламного давления на продовольственный рынок - подпольные торговцы нанимали подростков, чтобы те писали по ночам красками на стенах домов аршинными буквами: «Голод!», «Идет голод!», «Близок голод!»