В то время в России в партийно-государственной структуре власти никакой верховной должности (вроде президентской) просто не было. Если Ленин в советской иерархии занимал, бесспорно, первое место, то не по должности, а в силу личного обаяния и авторитета. Претендентам в преемники Ленина не оставалось другого пути приумножения своего авторитета, кроме привлечения к себе и сплочения вокруг себя своих сторонников, как среди партийного руководства, так и в массе рядовых коммунистов.
Результатом этого процесса было полное размежевание всей большевистской «верхушки» на фракции, различавшиеся между собою не столько политическими позициями, сколько фигурами «вождей».
Если же разобраться, то всевозможнейшие различия в оттенках политических взглядов советских руководителей 20-х годов, в основном, сводились к противопоставлению двух путей построения коммунистического общества: сторонники одного пути были уверены, что сумеют вовлечь значительную часть советского народа («сознательных» рабочих и, особенно, молодежь) в «ударный» труд по построению в кратчайший срок полного коммунизма, а по отношению к остальному народу (в частности, крестьянству), не охваченному революционным энтузиазмом, для скорейшего осуществления своих праведных целей (а построить коммунистическое общество они первоначально полагали за несколько лет) считали допустимым и необходимым широко применять «революционное» насилие. Впоследствии именно это направление и возобладало в партии.
Сторонники же другого пути (к которому склонялся и Ленин, пробивший партийное решение о переходе к НЭПу), осуждая «нетерпежку», «подталкивание истории», отводили процессу построения коммунизма значительно большие сроки и допускали на ранних, «социалистических» этапах этого процесса использование экономических методов привлечения народных масс к труду, не отвергая, в то же время, ни революционного энтузиазма, ни «революционного» насилия. Но и те, и другие нисколько не сомневались в своей исторической миссии - вести народ за собою по ими избранному пути, экспериментируя на ходу по методу проб и ошибок.
Такое самомнение совершенно не соответствовало ленинским взглядам на пути построения нового общества, на роль партии и ее вождей в этом историческом процессе. Ленин не раз разъяснял, что социализм не может быть «введен» партией, поскольку она является меньшинством народа. «Его могут ввести десятки миллионов, когда они научатся это делать сами». «Когда рабочие и весь народ настоящей массой возьмутся за это дело практически, они во сто раз лучше разработают и обставят его, чем какие угодно теоретики». «Рабочие сами построят государство на новых началах, построят новую жизнь новой России».
Однако эти и им подобные ленинские тезисы высокопоставленных «ленинцев» совершенно не устраивали. И не только эти - многие ленинские идеи не принимались всерьез его «верными соратниками». Не случайно Ленин еще при жизни начал им мешать: больной был отстранен от активного участия в политической жизни за много месяцев до его смерти.
В частности, в большевистской партии лет пятнадцать фактически не соблюдалась принятая в 1921 году на X съезде по настоянию Ленина резолюция о единстве партии, запретившая фракционность и потребовавшая распустить все внутрипартийные группировки. Неизбежный в тогдашних условиях процесс диссоциации партии на фракции после X съезда, разумеется, не прекратился: продолжался сначала робко, а с осени 1923 года - уже беззастенчиво. Так что на ленинских похоронах Сталин напрасно клялся сохранить единство партии - его уже не было.
Теперь стало достаточно малейшего формального повода для дискуссии, чтобы вновь и вновь возобновлялась изнурительная межфракционная грызня, постепенно перешедшая в беспринципную борьбу за власть. Однако в ходе этой борьбы ни одна фракция в первые годы не могла захватить всю полноту власти, ограничиваясь лишь временным преобладанием в составе руководящих органов.
В меж фракционной борьбе счастье изменчиво, и фракция Сталина, в какой-то момент добившаяся преобладания, едва ли удержала бы надолго это преимущество за собою. Но нужно иметь в виду, что вся страна ещё находилась под впечатлением недавно закончившейся многолетней гражданской войны, в ходе которой «красный» террор был нормальной повседневностью. Правда, после окончания гражданской войны, с переходом к НЭПу, «красный террор» был прекращен; даже самые нетерпеливые коммунисты вынуждены были мириться с существованием и процветанием нэпманов. Но за короткий период НЭПа советское общество еще не успело забыть недавние годы тотального противостояния белых и красных, беспощадной с обеих сторон борьбы, когда жизнь человеческая ни гроша не стоила. В этой психологической обстановке сталинистам для закрепления своего влияния в партии нетрудно было прийти к идее физического устранения сторонников всех других фракций, кроме своей, т.е. к внутрипартийному террору.