Конечно, современное производство невозможно без учета и планирования. В капиталистическом обществе владелец даже самой маленькой фирмы имеет продуманные планы на будущее; крупные монополии определяют перспективы своего развития с помощью научно обоснованных методик и с применением новейшей электронной техники - ведь чем крупнее монополия, тем дороже ей обходится любая ошибка. Поэтому менеджеры монополий стараются поточнее прогнозировать не только будущую потребность рынка в выпускаемой продукции, но и предугадать будущие вкусы покупателей относительно товарного вида этой продукции. Дальнейшее развитие каждого производства «там», «за бугром» планируется только на основе надежного прогноза спроса.
В обществе же квази-социалистическом, испытывая постоянные нехватки всех материальных благ, «номенклатура», плановые органы взяли верх и над общественным производством, и над народным потреблением. В условиях острого дефицита всех товаров, производственные программы предприятий диктовались не рыночным спросом, не вкусами покупателей, а наличием или отсутствием необходимого сырья и материалов для производства. В результате «номенклатурные» руководители плановых органов, распределявшие это сырье между предприятиями, оказались «законодателями моды», именно они диктовали и спрос, и вкусы потребителей.
Воздействие планово-распределительных органов и, тем самым, сталинистского партийного руководства на повседневную жизнь народа ощущалось в любых мелочах быта. На протяжении десятков лет во всей сфере потребления абсолютно господствовал такой порядок, что советские люди даже за деньги могли приобретать не те товары, какие им хотелось бы, а только те, какие «номенклатура» им «выдавала». С понятием тоталитаризма обычно связывают безраздельное господство одной-единственной идеологии - в результате насильственного подавления всех прочих. Но дело не ограничивалось идеологией. Тому, кто не жил при тоталитарном режиме, кто не испытал его на себе, трудно представить всепроникающий контроль, сплошную заорганизованность, всестороннюю шаблонизацию, не только духовной, но и материальной жизни общества, полное подчинение ее «бытовому тоталитаризму», навязанному обществу путем произвольного, волевого планирования «номенклатурою» не только производства, но и потребления.
Ответом народа было глухое, но широкое недовольство, если и проявлявшееся иногда открыто, то в завуалированных формах - например, в виде известного движения «стиляг». Ведь не против же покроя брюк так рьяно боролась одно время вся правящая «номенклатура» - это было бы смешно. Сталинисты правильно угадывали за «стиляжничеством» неповиновение, фрондерство - причем массовое - и не могла этого потерпеть. Но, подавленное в одежде, молодежное сопротивление могло вдруг прорваться в виде гитарной музыки или отращивания бород, вообще в виде упрямого отстаивания любой мелочи, если она так же упрямо запрещалась сталинистами - то джаза, то усов, то темных очков, то джинсов, то рок-н-ролла, то «шуз» (т.е. обуви на толстой подошве)... Естественно, что для «проведения линии партии» в вопросах потребления и быта требовались тоже многочисленные кадры управленцев во главе с «номенклатурой».
Первоначально социальные привилегии и материальные преимущества «номенклатуры» были невелики - в 30-е годы в стране, разоренной двумя войнами и вновь разоряемой социальными экспериментами сталинистов, и поживиться-то особенно было нечем. Все же удвоенный - месячный - отпуск, вместо общего двухнедельного, «номенклатура» сама себе установила, да и «отоваривалась» - хоть и не жирно, - но не в общедоступных магазинах, а через «распреды», т.е. «закрытые распределители». Другие бесчисленные привилегии и льготы пришли потом.
На опасность бюрократизации рабоче-крестьянского государства с тревогой указывал еще Ленин, полагавший действенным лекарством от этой болезни регулярные «чистки» партии и советского аппарата. По мере ужесточения сталинского террора публичные, гласные «чистки» сменились системою тайного сыска и всеобщего доносительства, когда не оставалось ни одного производственного коллектива, ни одной коммунальной квартиры без «сексотов» (т.е. «секретных сотрудников») ОГПУ/НКВД. Ряды «номенклатуры», как и всей прослойки служащих, в годы Большого Террора поредели в гораздо большей степени, чем ряды рабочего класса. Запуганная еженощными арестами, «номенклатура» внешне не производила впечатление господствующего класса, хотя стала им в этот самый момент. Она пришла к власти не потому, что усиленно рвалась к ней - совсем наоборот: она оказалась у власти автоматически. Просто в результате организованного сталинистами и осуществленного руками «номенклатуры» закрепощения рабочих и крестьян в сложившемся в этот момент обществе оказалась не заполненной социально-экологическая ниша господствующего класса. Пока не было порабощенных - не было, естественно, и господствующего класса; чуть только возникло общество полуфеодального типа - образовавшаяся ниша быстро заполнилась, господствующий класс на шею народу моментально нашелся.