Однако давно прошли те времена, когда спекулянты-одиночки с оглядкой торговали из-под полы привозным ширпотребом на вещевых рынках («толкучках»), боясь милиции и обвинения в «тунеядстве». С самого начала эпохи Застоя, при благодушном попустительстве со стороны начальствующего сословия, коммерческие операции спекулянтов стали расширяться, быстро развивалась централизация спекулянтского капитала, т.е., вместо прежних спекулянтов-одиночек, «толкучками» завладели «шестерки» крупных коммерсантов, ворочавших миллионами. По мере постепенного ухудшения государственного снабжения трудящихся товарами массового потребления, спекулянты-организаторы начали планировать и организованно проводить широкомасштабные спекуляции товарами повседневного спроса, полностью изымая - то один из них, то другой - из государственной торговли.
Сначала в руки спекулянтов переходили товары, менее важные в жизни народа: отдельные предметы парфюмерии (например, «тени» для век), отдельные хозяйственные товары (например, крышки для домашнего консервирования) и т.п. Численность армии спекулянтов быстро росла, толкучка выплеснулась из отведенных мест на главные улицы и площади городов, торгуя уже не с рук, а с автомашин, и вездесущие цыганки стали создавать летучие толкучки на каждом уличном перекрестке. К концу эпохи Застоя спекулянтское подполье способно было преднамеренно спланировать и мастерски спровоцировать «дефицит» любых товаров в масштабе всей страны - то сахара, то табачных изделий, то моющих средств и т.д.
Что касается упомянутой выше категории «мелких» хищений, то под нею подразумеваются, в основном, «несуны»(воровать в супермаркетах наши люди еще не научились). В послевоенную эпоху «несуны»были существенным фактором стихийного перераспределения продовольствия в голодной стране: каждый «несун»обеспечивал тем или иным продуктом питания не только свою семью; вокруг каждого «несуна» возникал своеобразный ареал из друзей, соседей, знакомых, что приносило «несуну», естественно, немалый «навар»; ареалы смыкались и перекрывались между собою, охватывая в совокупности значительную часть населения страны.
В позднейшую эпоху едва ли не весь «навар» пошел на пропой; «несуны» нового поколения - эпохи Застоя тащить стали не только продовольственные товары, но все, что ни попадалось под руку; иной алкаш- неудачник, не располагающий на своем рабочем месте ничем, имеющим, по Марксу, меновую стоимость, тем не менее тащил с работы в кармане никому не нужные в быту железяки - только потому, что, когда «душа горит», она требует действий - пусть даже бессмысленных и безнадежных...
Нетрудно, сопоставив цифры, сообразить, что указанный выше суммарный ущерб от мелких хищений возник в результате не менее чем 36 млн. случаев задержания «несунов» (фактически их было, разумеется, много больше: не у всех же цена похищенного была максимальной - именно 50 рублей; а главное - задержана-то была лишь небольшая часть всей армии «несунов»). И все же, если считать хотя бы как минимум 36 млн. «несунов», - ведь это из 100 млн. трудящихся, занятых в СССР в материальном производстве и распределении, т.е. не менее трети работяг - «несуны». С точки зрения нравственной - печальная была картина, когда «всенародное» государство растаскивалось по мелочам своим народом.
Но для дальнейшей эволюции этого государства в эпоху Застоя были гораздо опаснее такие случаи, когда подобные же миллионные и миллиардные, но не учтенные статистикой, похищенные суммы попадали не по мелочи в миллионы нечестных рук, а в одни руки - в руки подпольного финансиста. Во многих случаях подпольная финансовая и промышленная деятельность начиналась с крупного хищения. Известны отдельные случаи (а сколько их осталось неизвестно!), когда, например, принималось правительственное решение построить завод; его строили, по всем отчетам, несколько лет; на строительство ежегодно отпускались кредиты; наконец, стройка заканчивалась; назначалась государственная комиссия, которая принимала построенный завод; но когда плановые органы пытались распорядиться его продукцией, - только тогда выяснялось, что этот завод никто никогда не строил, даже не начинал; а куда исчезли отпущенные на строительство деньги, - никто не знает. По некоторым оценкам, в конце эпохи Застоя ежегодно бесследно растаскивалось до трети от суммы инвестируемых кредитов.