Немногим в хоре хулителей Октября, добросовестно заблуждающимся, Октябрьская революция представляется результатом ультрареволюционной, экстремистской авантюры, заговором кучки подпольщиков, случайно увенчавшимся успехом. Действительно, на известном заседании большевистского Центрального Комитета 10 (23) октября десять человек проголосовали «за» вооруженное восстание и двое - «против». Избранный Центральным Комитетом партийный Военно-революционный Центр состоял всего из пяти человек, Бюро (Президиум) Петроградского военно-революционного комитета тоже всего лишь из пяти. Некоторым горе-историкам стало казаться теперь, что стоило тогда, в октябре тому или иному политическому деятелю проголосовать не «за», а «против»- и мировая история пошла бы совсем другим путем.
Такое наивное представление не учитывает того, что историю творят не личности, а массы, Революция в России в октябре-ноябре 1917 года была абсолютно неизбежна: за девять месяцев своей власти буржуазно-помещичье Временное правительство так и не дало народу (и в силу своей классовой природы не могло дать) ни земли, ни мира. В аграрной стране с нерешенным земельным вопросом при поголовном вооружении народа нерешительность Временного правительства не могла не спровоцировать революцию. К тому же, оставаться в окопах еще на одну зиму русская армия была категорически не согласна. Если бы партия большевиков не возглавила народ, революция все равно произошла бы, но – вероятнее всего - в форме стихийного взрыва, который неминуемо был бы потоплен в крови хорошо организованными контрреволюционными силами. По сравнению с такой альтернативой, почти бескровный большевистский переворот нельзя не признать наименьшим злом, безотносительно к дальнейшему развитию событий.
В разгоревшейся в дальнейшем гражданской войне были правы обе стороны: трудящиеся классы под руководством большевиков уже взяли власть и расстаться с нею были не согласны - тем более, что, по логике любой демократии, имели право на власть, так как составляли подавляющее большинство населения страны; буржуазия же и помещики не могли смириться с потерей своей «кровной» собственности, вполне логично считая экспроприацию ее большевиками - беззаконием. После четырех лет кровопролитнейших сражений Первой мировой войны, сопровождавшихся огромными потерями с обеих сторон, человеческая жизнь потеряла всякую цену, а разрешение всех конфликтов с помощью вооруженной силы стало казаться естественным. Отсюда - гражданская война.
Террор - в равной степени и белый, и красный - является таким же естественным атрибутом любой гражданской войны во все времена от античности до наших дней. Прекрасным примером в этом отношении являются классические революции нового времени: Английская революция XVII века и Великая Французская революция XVIII века. Современные респектабельные англичане не очень любят вспоминать, с какой яростью их предки уничтожали своих «кавалеров»; но французский фермер не может не помнить, что землю, которой владеет уже несколько поколений его семьи, ей дала именно революция, отрубив голову «аристократу»-помещику.
Однако в ходе нашей революции красный террор приобрел некоторые своеобразные черты. Народ воевал со своими угнетателями на этот раз не просто за свободу, мир, хлеб и прочие реальные блага. Большевики повели народ на борьбу за построение принципиально новой, справедливой (а не просто сытой) жизни; но в эту жизнь большевики считали возможным взять с собою только трудящихся (и классовое происхождение гарантировало пропуск в будущее), а представителям эксплуататорских классов вход в «светлое будущее» был закрыт. Исключение могло быть сделано только для отдельных «классово чуждых элементов», если, несмотря на вражеское происхождение, они имели особые заслуги перед народом. Большевики присвоили себе право как бы отбраковывать людей, как медкомиссия - новобранцев: «Годен!»- «Не годен!». Негодные подлежали уничтожению - не потому, что были в чем-то виновны, а просто как лишние, ненужные.
Напрасно было бы возмущаться и считать такую логику чудовищной. Ведь подобную же «отбраковку» предусматривает и христианская мораль, безжалостно определяющая грешнику (т.е. подавляющему большинству смертных!) место в аду. А ведь этой моралью руководствовалась добрая сотня поколений изрядной части человечества, и за два тысячелетия лишь один Лермонтов Главного грешника - демона однажды пожалел. Разница лишь в том, что немногих, достойных рая, из массы «неблагонадежных для Царствия Божия» отбирает сам Господь Бог (или апостол Петр?); а недостойных пропуска в коммунистическое будущее отбраковывал - нередко в открытом заседании, при полной поддержке и одобрении собравшихся - революционный трибунал или какая-нибудь «чрезвычайная тройка», состоявшие большей частью из малограмотных фанатиков.