Такое оправдание спекуляции апологетами «рынка» полностью искажало фактическое положение дел. Подлинный криминал спекуляции в действительности состоял не просто в перепродаже дешево купленного товара по дорогой цене (кто же его купит?); подлинный криминал был в том, что по дешевой цене спекулянт скупал дефицитный товар в государственной торговле (порою весь запас данного товара без остатка; и не через прилавок, а «по блату», через заднюю дверь магазина) и перепродавал этот, сразу ставший дефицитным, товар по монопольной цене, превышавшей государственную во много раз, т.е. монополия государства на торговлю данным товаром заменялась монополией спекулянта. Следовательно, антиобщественный характер в действительности имеет не сама спекулятивная операция, а монополия - как государственная (слишком легко позволяющая себя заменять), так и частная. (Теперь, когда в торговой сделке с обеих сторон выступают частные коммерсанты, вопрос о спекуляции отпал сам собою).
В целом, частнопредпринимательская деятельность превозносилась в 80-х годах ее теоретиками и апологетами в двух ракурсах: с одной стороны, «теневой экономике» ставилось в заслугу то, что она, даже преследуемая законом, тем не менее, ухитрялась дополнять экономику централизованную, плановую, стихийно латала все прорехи последней, обеспечивала население всеми товарами и услугами, в том числе и теми, которые ошибочно были пропущены в государственных планах. В более широком аспекте утверждалось, что частное предпринимательство способствует ускорению экономического развития, что его деятельность будоражит экономическую жизнь страны, способствует общественному прогрессу.
При этом умалчивалось о том, что, объективно способствуя экономическому развитию, субъективно частнопредпринимательская деятельность имеет основной целью выколачивание прибыли и личное обогащение предпринимателей. Положительно оценивая основной жизненный принцип коммерсантов, в фольклорной формулировке звучащий: «Хочешь жить - умей вертеться!» - апологеты капитализма противопоставляли предпринимателей, как стимуляторов экономического развития общества, инертной и косной массе равнодушных и ленивых (мотив, характерный для буржуазной идеологии всех времен и народов, в России 80-х годов, направленный особенно против правившего начальствующего сословия).
Подобным же образом апологеты рыночной экономики замалчивали все ее «минусы» и превозносили одни лишь «плюсы». Ученые рассуждения на какую-либо одну из подобных тем в эпоху Застоя изредка появлялись на страницах журналов, чаще - неспециальных, так как протащить статью, завуалировано преподносившую буржуазную идею, в журналы специальные было еще труднее. Так, одна из первых статей, пропагандировавших рыночную экономику, была опубликована академиком Петраковым в 1970 году в литературном журнале «Новый мир».
Подобные статьи, написанные обычно квази-ученым языком, были малодоступны широкой публике. Их авторы явно больше беспокоились о том, чтобы обвести вокруг пальца цензуру, чем о расширении аудитории для пропаганды своих идей. Редкие и разрозненные, узкие по тематике, эти статьи разных авторов не составляли единой программы и касались исключительно только экономики: пытаться ставить вопрос о власти, т.е. об отстранении от власти КПСС, осуществлявшей, якобы, диктатуру рабочего класса, в условиях тоталитарного режима было совершенно безнадежно; хотя власть КПСС в действительности стала формой классовой диктатуры начальствующего сословия, но ни одной статьи об этом через цензуру пройти не могло абсолютно. Ставить вопрос о власти решались лишь такие диссиденты, которые либо пользовались мировой известностью - подобно академику Сахарову, либо находились в безопасном «далеке» - за границей, но до России их голоса практически почти не доходили.
Таким образом, в начале 80-х годов уже можно было констатировать наличие в недрах квази-советского общества вполне сложившегося нового буржуазного класса - криминальной буржуазии вполне сформировавшейся экономически, осознавшей свои классовые интересы и готовившейся к борьбе за власть с начальствующим сословием. Однако это была не единственная угроза, нависшая над правившим начальствующим сословием к концу эпохи Застоя.