Но таким путем выбиралось только две трети «народных депутатов», а к ним добавлялась еще треть - депутаты, делегированные различными общественными организациями. Поскольку последними руководила безраздельно КПСС, добавленная треть «народных депутатов» обеспечивала наверняка численное превосходство квази-коммунистов в «квази-парламенте» - уловка, в сущности, лишняя в условиях, когда даже самые ярые «антикоммунисты» имели в кармане партбилет КПСС.
Еще одна зацепка: выбранный избирателями парламент был двухступенчатым - «народные депутаты СССР» (нижняя ступень) время от времени собирались на «съезды», но первым делом формировали вторую, высшую ступень парламента - собственно «Верховный Совет СССР», заседавший постоянно - круглый год - за вычетом каникул. Формировалась высшая ступень горбачевского квази-парламента опять-таки недемократично: депутаты на высшую ступень не избирались, а выделялись региональными делегациями. Таким образом, конечный итог многоступенчатого избирательного процесса представлял собою выжимки из первоначальной массы кандидатов в депутаты - как выдвинутых народом, так и преподнесенных ему «аппаратчиками»; кому из них последние предоставляли «зеленую улицу», - совершенно ясно. И если в этой системе иногда возникали сбои, то только по халатности, от природы свойственной начальствующему сословию.
Несмотря на изначальную заданность, первые за много десятилетий и единственные в СССР плюралистические выборы 1989 года подарили истории немало неожиданностей, во многие судьбы внесли резкий поворот, но самое «всесоюзное» значение имел возврат на политическую арену Бориса Ельцина. В квази-коммунистической партии сложилась такая традиция в послесталинские времена (а при Сталине: конец карьеры - конец жизни), по которой любой партгоскарьерист, потерпев крушение в «пути наверх», как, например, Шепилов, Медунов, Романов, Гришин и многие другие, уходил в политическое небытие и больше не высовывался. «Скажи еще спасибо, что живой», - пел Высоцкий. Ельцин первым решился на вторую попытку и... выиграл!
Борис Ельцин представляет собою весьма своеобразную деклассированную маргинальную личность с неустойчивой, эклектичной идеологией. Дед его, Игнат Ельцин, был кулак, имел несколько лошадей и коров и две мельницы - ветряную и водяную. Но его раскулачили еще до рождения внука. Его сыновья, Николай и Андриан, поспешили покинуть разоренный родной дом и в конце 1932 года оказались в Казани плотниками на стройке. Однако уже через год братья были арестованы «за антисоветскую пропаганду». Каким «пропагандистом» был Николай Ельцин, можно судить по тому, что в те расстрельные времена «дали» ему всего три года исправительно-трудовых лагерей. Ясно, что мужики просто говорили вслух го, что думали, т.е. правду, - вот и вся «пропаганда».
Отбывал свои три года Николай Ельцин в Пермской зоне ГУЛАГа где- то близь города Березняки, куда потом и семья к нему приехала.
В лагере плотника научили держать язык за зубами, а он, по-видимому, сумел научить своего маленького сына этому специфически советскому искусству: о репрессированных предках - молчок. Но промолчавши раз - приходится молчать и дальше: чтобы «приняли», чтобы «пропустили», чтобы «разрешили», чтобы «включили» и т.д., чтобы не обвинили в обмане партии, наконец...
И чтобы никто не догадался, нужно всегда и со всеми выглядеть «своим парнем», да так, чтобы актерская личина на всю жизнь срослась с родным лицом - нелегкая это роль! А с другой стороны, на всю жизнь останутся с Борисом детские впечатления о слезах матери (при воспоминании о сытой вольготной жизни до раскулачивания), голодающей в промерзшем бараке строителей Березняковского калийного комбината. И детское, но твердое решение: вырваться из этого барака, во что бы то ни стало для того, чтобы все бараки на свете смести с лица Земли.
Отец и мать Бориса целыми днями были на работе, его воспитывал «неформальный детский коллектив» (орава ребятишек всевозможного возраста, которыми были битком набиты все окружающие бараки) - отличный воспитатель, проникнутый идеями справедливости, смелости, благородства, добра и нерассуждающей преданности советской власти. Детский коллектив Бориса не отверг: все обитатели бараков были равны, как пролетарии; сам же он в памяти свободно совмещал антисоветские грехи предков и искренние коммунистические идеалы, без которых его не принял бы детский коллектив - для детской психики в таком совмещении никакой трагедии нет. Замечательно, что до сих пор изредка проскальзывают у Ельцина черты своеобразной детскости, когда он и теперь пытается наивно совмещать явные политические несовместимости.