Когда Ельцину, да и всему ЦК, стало известно, что Лигачев, руководивший в это время аппаратом Секретариата ЦК, взялся собирать «компромат» на Ельцина, последний, не чувствуя больше поддержки Горбачева, сам подал в отставку, но, уходя, громко хлопнул дверью: на «праздничном» пленуме ЦК, посвященном 70-летию Октября, Ельцин выступил с резкой критикой «роста славословия» Горбачева, которое может породить новый «культ личности». Пленум обиделся больше всего на то, что Ельцин испортил им праздник.
Вскоре началась подготовка к XIX-ой партконференции; по недемократичной инструкции ЦК, все обкомы формировали свои делегации на конференцию совершенно произвольно. Опасаясь горбачевской немилости, Ельцина ни один обком в свою делегацию добром не взял бы, и попал он на конференцию лишь под угрозой забастовок на некоторых свердловских заводах. Слово для выступления ему не давали, но он самовольно вышел на трибуну и не сошел с нее, пока конференция его не выслушала.
На конференции Ельцин выступил еще резче, чем на октябрьском пленуме. Относительно квази-коммунистической партии он прямо заявил, «что со временем она сильно деформировалась в худшую сторону»; что выборы делегатов на конференцию не были демократическими; что партийные постановления от имени ЦК издает его «аппарат»; что не только партия, но даже члены ЦК не знают, как расходуются деньги партийного бюджета, а партийную кассу Центральная Ревизионная Комиссия не ревизует и т.д. Потом досталось Перестройке: «Объявили о ней без достаточного анализа причин возникшего застоя, анализа современной обстановки в обществе, без глубокого анализа в разрезе истории допущенных партией ошибок и упущений» и т.д. Напомнив, что «за 70 лет мы не решили главных вопросов - накормить и одеть народ, обеспечить сферу услуг, решить социальные вопросы», Ельцин возложил вину за годы Застоя на Политбюро, чуть не пальцем указывая на тех, «кто по 10, 15, 20 лет и тогда, и сейчас в Политбюро» заседали, но Застой не предотвратили. Председателю Комитета Партийного Контроля Соломенцеву Ельцин предъявил прямое обвинение в том, что он побоялся и сейчас боится привлечь крупных руководителей республик, областей за взятки, за миллионный ущерб государству, «...наверняка зная о некоторых из них». «А потом мы удивляемся, что некоторые крупные партийные руководители погрязли в коррупции, взятках, приписках, потеряли порядочность, нравственную чистоту, скромность, партийное товарищество».
К сожалению, положительная программа у Ельцина была менее впечатляющей: не бояться плюрализма мнений («наличие отличного мнения меньшинства не разрушит, а укрепит единство партии» - для твердолобых геронтократов это была недопустимая ересь); все внутрипартийные выборы должны быть «общими, прямыми и тайными», «надо, наконец, ликвидировать продовольственные «пайки» для, так сказать, «голодающей» номенклатуры, исключить элитарность в обществе, исключить и по существу, и по форме слово «спец» из нашего лексикона, так как у нас нет спецкоммунистов» (самый опасный подкоп под благосостояние начальствующего сословия); смело доверять руководящие посты молодежи; чаще практиковать всенародные референдумы; создать такой механизм, который исключал бы возможность зарождения вождизма и культа личности (увы, такой механизм уже которое десятилетие изобретает все мировое коммунистическое движение, но до сих пор безуспешно).
Выступление Ельцина взбудоражило конференцию перед самым закрытием прений, выступить больше никому не дали. Характерно, что половину всего своего заключительного слова Горбачев потратил на полемику с Ельциным по мелким деталям, а вот отрицать наличие в ЦК высокопоставленных взяточников даже не пытался.
После такого выступления Ельцин приобрел буквально всемирную известность, как первый русский диссидент новой, перестроечной эпохи. Появление на квази-советской сцене такой яркой бунтарской фигуры моментально превратило его (без его согласия!) в лидера криминальной буржуазии, больше всех заинтересованной в Перестройке и обиженной на медлителя Горбачева. Не случайно острыми политическими лозунгами сопровождалась, казалось бы, спекулятивно-коммерческая операция, когда кооперативы скупали в государственной торговле тускло-цветные майки и футболки, наносили на них яркие портреты Ельцина и продавали втридорога.