Ночью мокрецы опять выли где-то вдали, им вторили волки. Мир был диким, душистым, дымным. Чёрное небо с мириадами мелких и ярких, как алмазная пыль, звёзд, небо, какого Санька никогда в жизни не видела в городе, опрокинулось над их убежищем, с юга на север разделённое Млечным Путём, на котором величаво распахнул крылья уносящий лето Лебедь. Россомаха тихо стонал и что-то говорил во сне, Санька уснуть не могла, смотрела в ночное небо, слушала ночную жалобу волков. Каким же страшным и огромным казался людям этот мир, если они испокон веков старались спастись от него за каменными стенами, упаковывали своё жизненное пространство в бетон и асфальт, заменяли солнце электричеством, а теперь и от воздуха отрекались, обзаводясь кондиционерами? И Санька, плоть от плоти и кровь от крови этого страха, рождённая и выросшая в самом его чреве, чувствовала себя голой и беззащитной, и как же ей было жутко от этого! Здесь могло быть что угодно: Вук, чельбиген, мокрецы... Кровь, смерть, трупы с высосанными глазами, всё, во что Санька не верила, сидя в библиотеке, и во что с готовностью верила теперь! И что было между нею и этим ужасом? Раненый Россомаха?!
Санька нашарила его в темноте, прижалась к здоровому боку. Чтож, это всё-таки не самое худшее, что она могла здесь найти. Время покажет...
Разбудила её песня Россомахи, явление само по себе достаточно отвратительное, чтобы испортить и более комфортное пробуждение. Он чистил песком свой меч и гудел себе под нос:
- Голодный, лишённый еды, я мучаюсь,
Сирота ребёнок я.
Вскормивший меня отец
Весьма бедным человеком был.
Пел он в точности, как верблюд из клипа Маркина, просто поразительное созвучие, и всё на один мотив, как позже имела счастье убедиться Санька. Сам он, правда, полагал, что поёт хорошо, и поражался удивительной немузыкальности окружающих... Ещё не зная этого, Санька прочувствовала это всем сердцем, и застонала, поворачиваясь на бок:
- Россомаха, ради Бога... НЕ ПОЙ!
- С добрым утром, кыдым Санька! - Жизнерадостно откликнулся Россомаха. - Холодно, поднимайся! Сегодня у нас будут кони. Я присмотрел тебе вороного, со звездой во лбу, в самый раз для великой кыдым. Или ты хочешь коня белого, как облако?
- Я джип «Чероки» хочу. - Буркнула Санька, уползая в кусты. - И тёплые носки!!!
- Белого у этих Ярха сейчас нет. - Вздохнул Россомаха. - Но ты посмотри на вороного, может быть, тебе понравится?
Вороной был роскошен. Санька, мало понимавшая в лошадях, не могла отвести от него глаз: высокий, с тонкими мускулистыми ногами, гибкой шеей и аккуратной головой, он вдобавок блестел и лоснился на полуденном солнце.
Их встретили косматые и остроухие, как волки, собаки, окружили, глядя исподлобья. Санька могла бы поклясться, что они смотрели оценивающе, и не только на них, но и на их руки, и на оружие. После Санька узнала, что такие собаки и в самом деле выучены хватать руку с оружием.
Ярха, появившиеся вслед за собаками, на взгляд Саньки, не очень отличались от Кончей: такие же мелкие, грязные, с обильно смазанными жиром волосами, заплетёнными в косички, кривоногие, вонючие, в лисьих шапках с хвостами и кожаными бляшками, болтающимися у лица.
- Опять коня надо, Россомаха? - Подозрительно спросил самый разукрашенный.
- Двух. Покупаю; самых лучших!
- А долг?
- Здесь хватит. - Россомаха картинно бросил перед ним торбы, отнятые у Кончей. - Я сопровождаю великую кыдым в Дом Солнца; ей нужен самый лучший конь, вороной! А я беру гнедого трёхлетку.
Ярха, удивив Саньку, поклонились ей со всем почтением. И снова ей вспомнился Бунша: «Очень приятно, царь!» (То есть, кыдым). А что ещё ей было делать? Не зная этого, она осталась стоять, как стояла, только произнесла, как могла, вежливо:
- Добрый день. Здоровья и удачи вам, вашим людям и вашим животным.
Хозяин шикнул на подручных, и те тут же исчезли, а он пригласил гостей в своё жилище. Женщин не было; гостям и хозяину прислуживал полуголый мальчишка-раб, кажется, Конча. Еда, поданная на деревянных немытых блюдах, выглядела не очень, но пахла сытно. Все смотрели на Саньку - тут и тупой сообразил бы, что трапезу должна начать именно она. Застеснявшись, она попробовала из одного блюда, из другого, и остановилась на жареной с луком и пряностями баранине. После этого есть принялись и хозяин с Россомахой; последний лопал, как молодой пёс, не утруждая себя тщательным пережёвыванием пищи. Санька, вроде бы, и брезговала, и запахами юрты, и сала от волос хозяина, и видом отродясь немытого блюда, но есть хотелось страшно, а мясо есть мясо, что во времена исторического материализма, что задолго до оного.