Хоть я и не думала, что брат примется осуждать других за то, что они исповедуют веру, отличную от нашей, но и представить, будто он станет спокойно смотреть, как я подвергаю себя риску оказаться на виселице из простого любопытства, тоже не могла. Особенно теперь, когда накануне вечером ритуал предсказал мне, что до следующего Самайна я не доживу.
– Ты должна перестать бродить неизвестно где по ночам, Эстрелла, – ворчливо произнесла мать, повернувшись, чтобы посмотреть на меня через плечо.
Бран, крепко вцепившись пальцами в деревянные ручки, толкал перед собой ее кресло на колесах.
– Что подумают мужчины в деревне, если вдруг увидят тебя? Ни один не захочет жениться на женщине, если у него есть причины полагать, что она не девственна.
– Вряд ли этот довод заставит ее сидеть взаперти. Мы оба знаем, что Эстрелле не очень-то нравится идея замужества, – со смехом сказал Бран, заставив мать тоже фыркнуть и усмехнуться.
Она не особенно поддерживала мою ненависть к браку и к тому, что с женщинами у нас обращались ничуть не лучше, чем с племенными кобылами, но и не осуждала меня за это. Хотя, подозреваю, так поступило бы большинство.
За это я любила маму еще сильнее. Если бы не ее терпимость к тому, как я себя вела в уединении нашего дома, вряд ли бы мне удалось пережить последние два года. С тех пор как я достигла совершеннолетия, меня постоянно осматривали и ощупывали в храме, поворачивали мое лицо из стороны в сторону и без конца изучали. Жрицы Матери диктовали мне, как я должна себя вести и блюсти, и стремились обучить меня всему, чтобы я в один далеко не прекрасный день стала добропорядочной и послушной женой.
Еженедельного обряда в храме я боялась каждой клеточкой тела. Он нес в себе угрозу и не давал покоя по ночам, лишая меня сна. В такие ночи я блуждала по лесу дольше обычного и представала перед жрицами с темными кругами под глазами, что им, конечно, не нравилось.
Мы пришли в западную часть деревни, и перед нами замаячило большое каменное сооружение, от одного вида которого меня замутило. На крыше стояла башня, внутри которой, на самом верху, имелось единственное помещение, которое и считалось храмом, куда уходил Верховный жрец, чтобы обратиться к Отцу. А в остальном это было обычное крепко построенное квадратное здание, и ничто в нем не привлекало взгляда. Оно служило цели, и этой целью считалась не жизнь в изобилии, а жизнь в воздержании.
Если ритуал прошлой ночи показался мне чинным и степенным, то все, что было связано с домом жрецов и жриц, виделось непристойным.
Мы встали в очередь вместе с пришедшими в храм односельчанами, которые радостно перешептывались между собой. Они в самом деле не замечали причин, по которым я его ненавидела.
– Миссис Барлоу, – поприветствовал лорд Байрон мою мать, остановившись рядом с нами, когда мы подвозили ее к дверям.
Мама улыбнулась в ответ человеку, который из собственного кармана заплатил за ее кресло и предоставил такие условия для работы, о которых мы и мечтать не смели.
Раньше я часто ходила в храм и молилась. Молилась о том, чтобы она никогда не узнала, как мне приходится платить за все это в тиши его библиотеки. Чтобы она никогда не узнала истинную цену его доброты.
– Милорд, – сказала моя мать, принимая предложенную им руку и послушно касаясь губами его кольца.
Бран уважительно склонил голову, когда лорд Байрон, бросив косой взгляд на меня, присевшую в хорошо отработанном реверансе, переключил внимание на него.
Я до сих пор ощущала на теле удары трости своей наставницы, что доставались мне, когда я неправильно держала осанку. Даже годы спустя я помнила, как лорд Байрон смотрел на мое искажающееся от боли в момент удара лицо. Я уже давно выучила, как надо двигаться.
Низко склонив голову, я ждала, когда его рука появится передо мной, зная, что он ни за что не упустит возможности заставить меня поцеловать его кольцо и напомнить о власти, которую имел надо всем и всеми.
Я осторожно взяла его руку в свою и наклонилась, чтобы коснуться губами кольца. И я считала.
Один.
Я хочу выпотрошить тебя, пока ты спишь.
Два.
Ты – худший из людей.
Три.
Краем глаза я видела, как величественная леди Жаклин пристально смотрит на меня, распознавая в этой сцене то, чем она и являлась: один из способов флирта ее мужа. Однажды она сама меня убьет.
Я плавно отпустила руку, и та вернулась туда, где ей и следовало быть. А сама я, стоя в унизительном поклоне перед ним, ждала команды, чтобы положить конец мучениям. Мимо нас проходили жители деревни, а я все стояла и стояла. Обычно поклон длился лишь несколько мгновений в знак уважения. Но не для меня. Меня лорд Байрон заставлял демонстрировать выносливость.