Мне было очень стыдно перед самим собой, как бы не оказалось, что я способен лишь на слова, а сам никогда добровольно не взялся бы ни за какое дело.[815]
Еще одна опасность, худшая из всех, — возомнить, будто можно обойтись без философской рефлексии. Надо, чтобы философский образ жизни обосновывался рациональным и аргументированным философским дискурсом. Такой дискурс неотделим от образа жизни. В частности, требуется критическое осмысление античных, современных или древневосточных философских дискурсов, оправдывающих тот или иной образ жизни. Мы должны стараться уяснить себе, исходя из каких принципов мы поступаем так, а не иначе, должны размышлять над своим собственным опытом и над опытом других. Без этой рефлексии философская жизнь может оказаться пустым подражанием, пошлостью, нелепым благодушеством или просто-напросто отклонением. Конечно, чтобы жить, как живут философы, не надо ждать, покуда сам не напишешь «Критику чистого разума». И тем не менее жить, как подобает философу, означает также и размышлять, выстраивать умозаключения, вырабатывать строгие понятия, «думать самостоятельно», как говорил Кант. Философская жизнь — это беспрестанный поиск[816].
Наконец, надо постоянно помнить, что вопреки неодолимым штампам, переходящим из учебника в учебник, античная философская жизнь всегда была самым непосредственным образом связана с заботой о других и что такая забота есть внутреннее требование философской жизни, особенно в современном мире. Как говорит Ж. Фридман,
современный мудрец (если бы он существовал) не отвратился бы сегодня — не в пример многим нынешним эстетам — от людской скверны.[817]
Но в то же время Фридман видит, как видим это и мы, почти неразрешимые проблемы в отношениях античного философа с государством. Философ, вовлеченный в общественную жизнь, всегда рискует поддаться политическим пристрастиям. И потому, убежден Фридман, чтобы попытаться облегчить участь людей, нужно сосредоточить усилия «на ограниченных группах, и даже на отдельных индивидуумах», «на духовной работе преображения немногих», которая, полагает он, в конце концов непременно распространится вширь. Философ остро чувствует свое одиночество и бессилие в мире, пораженном двояким неразумием: тем, что порождается идолопоклонническим культом денег, и тем, что проистекает из нищеты и страданий миллиардов людей. В таких условиях ему никогда не достичь полной безмятежности мудреца. Философствовать — это значит и страдать от своей обособленности и от собственного бессилия. Но античная философия учит нас не смиряться и продолжать действовать так, как велит разум, стараться, невзирая ни на что, жить согласно той норме, какую представляет собой Идея мудрости, даже если наша деятельность кажется нам весьма ограниченной в своих возможностях. Как сказал Марк Аврелий:
На Платоново государство не надейся, будь доволен и самым скромным достижением и даже такой успех за малое не почитай.[818]
Библиография
I. Ссылки к цитатам из эпиграфа
Ницше. Человеческое, слишком человеческое. Странник и его тень, § 86. — Nietzsche. Oeuvres philosophiques complètes, t. III, 2. Paris, Gallimard, p. 200. < F. Nietzsche. Sämtliche Werke. Kritische Studienausgabe in 15 Bänden, Bd 2. München–Beriin–New York, 1980, S. 592. >
Kant. Vorlesungen uber die philosophische Encyclopädie. — Kants gesammelte Schriften, XXIX. Berlin, Akademie, 1980, S. 8, 12.
Плотин. Эннеады, V, 6 (24), 5, 9.
Симпликий. Комментарий к «Руководству» Эпиктета, XXIV, 151 (introd., texte grec et apparat critique par I. Hadot, Leyde, Brill, 1995).
Ницше. Посмертные фрагменты. Осень 1881 г., 15 [59]. — Nietzsche. Oeuvres philosophiques complètes, t. V, p. 530. < F. Nietzsche. Sämtliche Werke… Bd 9, S. 654-655.>
816
См.:
818