Ведь жизнь — это парадоксальная реальность, состоящая в том, что мы решаем, что мы будем, стало быть, в бытии, в котором нас еще нет, в начинании будущего бытия. В противоположность космическому жизненное бытие начинается через будущее, через потом.
Это было бы невозможно, если бы время было по происхождению космическим.
[Космическое время — это только настоящее, поскольку будущего еще нет, а прошлого уже нет. Каким же образом тогда прошлое в будущее продолжают составлять часть времени? Именно в этом сложность понятия времени, которое рискуют употреблять философы.
"Наша жизнь" размещена, стоит на якоре в настоящем моменте. Но что такое моя жизнь в данный момент? Нельзя сказать, что она состоит в том, что я говорю; то, чем я живу в данный момент, это не движение губ, это действие механическое, вне моей жизни, принадлежат космическому бытию. Напротив, она состоит в том, что я обдумываю то, что собираюсь сказать; в данный момент я предвосхищаю, проектирую будущее. Но чтобы сказать, необходимо применить некие средства — слова, — и это предоставляет мне мое прошлое. Значит, мое будущее заставляет меня открыть мое прошлое, чтобы реализовать себя. Прошлое становится реальным сейчас, поскольку н, оживляю его, и когда я нахожу в своем прошлом средства для воплощения моего будущего, тогда я открываю свое настоящее. Все это происходит одновременно, в любой момент жизни растягивается в трех измерениях реального внутреннего времени. Будущее отсылает меня к прошлому, прошлое — к настоящему, оттуда я вновь переношусь в будущее, которое забрасывает меня в прошлое, прошлое — снова в настоящее в бесконечном круговороте.
Мы стоим на якоре в космическом настоящем, оно как земля, которую попирают наши ноги, в то время как тело и голова устремлены в будущее. Кардинал Куаанский был прав, когда на заре Возрождения сказал: Ita nunc sive praesens complicat tempus. Сейчас, или настоящее, включает все время: уже, прежде — и потом. ]
Мы живем в настоящем, в настоящий момент, но оно существует для нас не в первую очередь, но как земля, с которой мы вырастаем в ближайшее будущее.
Подумайте, ведь из всех точек земли единственная, которой мы не можем видеть непосредственно, это та, что у нас под ногами.
Прежде чем увидеть, что нас окружает, мы представляем собой изначальное скопление желаний, стремлений и иллюзий. Мы приходим в мир, разумеется, с системой предпочтений я пренебрежении, в большей или меньшей мере совпадая с будущим, которое каждый несет в себе, подобно батарее симпатий и антипатий, готовой стрелять за и против. Сердце, не знающий устали механизм предпочтений и отвращений, поддерживает нашу личность.
Значит, не станем говорить, что первое — это впечатление. Нет ничего более важного для восстановления понятия «человек», чем исправление традиционного взгляда, согласно которому, если мы желаем какой-то вещи, то потому, что видели ее раньше. Это кажется очевидным, и возможно, в атом кроется, большая доля ошибки. Тот, кто хочет материального богатства, рассчитывает на него не потому, что желает видеть золото, но потому что станет искать его, где бы оно ни находилось, учитывая любую ситуацию, которая может дать прибыль. Напротив, артистический характер, человек с эстетическими предпочтениями пройдет мимо тех же самых ситуаций, не глядя на их экономическую сторону, и уделит внимание, или, лучше сказать, станет искать предчувствуемые прелесть и красоту. Значит, нужно перевернуть традиционные верования. Мы желаем какой-либо вещи не потому, что видели ее раньше, но, напротив, потому что в глубине души предпочитаем такой род вещей и ищем их в мире с помощью наших чувств. Из всех звуков, долетающих до нас ежеминутно, слышимых нами, на деле до нас доходят лишь те, которым мы внимаем, то есть те, которые мы предпочитаем, которые заслуживают нашего внимания, и поскольку нельзя уделить внимание одной вещи, не лишая внимания других, слушая звук, заинтересовавший нас, мы перестаем слышать все остальные. Видеть — значит смотреть, слышать в конечном счете значит слушать, жить — значит беспрерывно, изначально что-то предпочитать и чем-то пренебрегать.
Это, возможно, наилучшим образом проявляется в трепетной области наших любовных чувств. В сонной глубине души женщина всегда спящая красавица в этом лесу жизни и нуждается в том, чтобы ее пробудили. В глубине своей души, неосознанно, она носит сложившийся образ мужчины, не кого-то определенного, а обобщенный тип совершенного мужчины. И всегда спящая, она сомнамбулически проходит меж встречающихся мужчин, сопоставляя их физический и моральный облик с существующим образом, которому отдается предпочтение.
Это служит объяснением двум явлениям, происходящим в каждом случае подлинной любви. Первое — это внезапность, с которой люди влюбляются; женщина — то же самое можно сказать и о мужчине — в один момент без перехода или движения оказывается поражена любовью. Это было бы необъяснимо, если случайной встрече с этим человеком не предшествовало бы тайное и сокровенное вручение своего существа образцу, всегда носимому с собою. Другое явление состоит в том, что женщина, глубоко любящая, не только чувствует, что ее любовь будет вечной, но ей кажется также, что она любила этого человека всегда, с тайных глубин прошлого, с неизвестно какого времени прежних существовании.
Эта вечная и как бы врожденная близость, разумеется, относится не к тому индивиду, который появляется сейчас, а к скрытому внутри образцу, который трепещет, как обещание, в глубинах покоя, наполняющего ев душу, и в данную минуту, в этом реальном бытии находит исполнение в воплощение.
До такой степени человеческая жизнь представляет собой непрерывное предвосхищение, предварение будущего. Мы всегда очень проницательны в отношении вещей, воплощающих качества, которые мы предпочитаем, и, напротив, слепы для восприятия других, более или столь же совершенных качеств, чуждых присущей нам чувственности… Первое — это будущее, за него всегда направлена ваше жизненное внимание, чтобы мы могли получить в руки желаемое содержание. Для того чтобы мы увидели, чего мы от него требуем и чего ожидаем, нам нужно обратить взгляд в настоящее и прошлое, чтобы найти в них средства удовлетворить наше стремление. Будущее — это всегда капитан, вождь; настоящее и прошлое — рядовые и адъютанты. Мы живем, продвинувшись в будущее, опираясь на настоящее, в то время как прошлое, всегда точно, проходит с краю, чуть печальное, чуть увечное, подобно луне, которая из ночной прогулке шаг за шагом сопровождает нас, выглядывая из-за нашего плеча, являя нам свою бледную. дружбу.
В психологически верном порядке решающим является него, чего мы были, а то, чем мы жаждали быть: желание, стремление, иллюзия. Наша жизнь, хотим мы этого или нет, по своей футуризм. Человек ведом du bout du nez своими иллюзиями, — образ, который в своей барочной живописности оправдай, поскольку действительно кончик носа — это то, что всегда впереди, что больше всего в нашем теле выдается в пространство, что нас предваряет и нам предшествует.
Принятие того или иного решения — это то, что в нашей жизни олицетворяет свободу. Мы постоянно принимаем решении о нашем будущем бытии и для того, чтобы осуществить его, должны принимать в расчет прошлое и использовать настоящее, совершая действия в современности, и все это внутри «сейчас»; поскольку это будущее не какое бы то ни было, но возможно" «сейчас», и прошлое — это прошлое вплоть до сейчас, а не прошлое кого-то, жившего сто лет назад. Вы видите? «Сейчас» — это наше время, наш мир, наша жизнь. Она течет, то спокойная, то бурная, то полная заводей, то подобная горному потоку, по ландшафту современности, этой единственной современности этого времени, на которое мы вешаем абстрактную этикетку "1929 от Р.Х.". Мы вкраплены в него, оно отмеряет нам набор возможностей и невозможностей, условий, опасностей, случаев и средств. Оно ограничивает свободу решений, который движут нашу жизнь, и в противоположность нашей свободе представляет собой космическое принуждение, нашу судьбу. Ведь это не фраза, сказать, что наше время — это наша судьба. Настоящее, к которому сводится и в котором сосредоточивается прошлое — личное и историческое прошлое, — это ведь доля фатальности в нашей жизни, и в этом смысле оно всегда имеет роковые размеры и поэтому представляет собой ловушку. Но ловушка эта не удушает, а оставляет поле для жизненных решений и всегда позволяет, чтобы навязанную ситуацию, ситуации судьбы, мы могли бы изящно разрешить и построить прекрасную жизнь. Стало быть, так как жизнь конституируется, с одной стороны, фатальностью, а с другой — необходимой свободой решать напрямик, в ее же собственных корнях содержится материал для искусства, и ничто не символизирует ее лучше, чем ситуация поэта, который подкрепляет фатальностью рифмы и ритма гибкую свободу своего лиризма. Любое искусство предполагает некие путы, судьбу, как говорил Ницше: "Художник — это человек, танцующий в кандалах". Фатальность, каковою является настоящее, это не несчастье, а радость, радость резца, ощущающего сопротивление мрамора.