Картина действительно подобна очам, а не зеркальному отражению. Зеркало только отражает, а глаза наши способны видеть и «внешним» и «внутренним взором». Чаще мы глядим, наблюдаем окружающий мир, а задумавшись, видим внутренние картины (воспоминания, фантазии, планы, мечты ... Припомни!). Вот почему в одних картинах отражен внешний мир — природа, люди вообще, человек в отдельности, предметы, цветы, животные ... Словом — многое! А в других возможно увидеть и вовсе не существующее, потому что художник уводит наше внимание вовнутрь себя, в воображение, в свои внутренние картины и запечатлевает их на холсте. Но чаще всего художник искусно соединяет наблюдаемое и воображаемое, чтобы выразить особую свою мысль-изображение; или, как говорят в таких случаях, художник создает художественный образ. Чудное это дело — увидеть в картине красочный раздумчивый взор, взгляд художника. Только тогда оживают стены художественных музеев и галерей, когда понимаешь: ты окружен «взорами» художников, и главное не в том, что картины висят здесь как бесценные предметы. Но в том, что они глядят, смотрят со стен, каждая в свое далекое и близкое, в простор и глубину, в прошлое, настоящее и даже будущее.
М. Антокольский «Иван Грозный». Мрамор Россия. XIX в.
Картину справедливо сравнивать с живым существом. Она единственна, не похожа на других, несет в себе мысль, ибо появилась на свет в результате размышляющего взгляда художника. И чаще всего картину называют живым именем создавшего ее человека. Заметь! В музеях так и говорят, показывая живопись, графику, скульптуру: «Это Суриков!», «Там у окна Коненков», «Как прекрасен при солнце Рембрандт!» Когда же имя не сохранилось, о произведении скажут — «Неизвестный мастер».
Даже обитает станковое искусство, подобно людям, под крышей! Как же иначе, если его произведения «дышат» в специальной атмосфере, в специальном режиме влаги и температуры. В музеях легко заметить термометры, а в неприметных местах — плоские ванночки с водой. И наконец, что весьма примечательно (!) — для станковых произведений возможно передвижение, точнее — свободное перемещение из зала в зал, из музея в музей, из города в город, из страны в страну. Потому-то наиболее прославленные оригиналы, словно известные артисты и музыканты, «разъезжают» по всему белу свету. Сейчас и не перечислить, сколько, например, перебывало у нас в стране «иностранцев», то есть произведений из зарубежных музеев.
Так что, если прочувствовать в станковом искусстве личность художника, с полным правом можно сказать: станковое искусство исключительно тонко и живо выражает индивидуальность создавшего его человека, его мысль, нрав, отношение к жизни, сохраняя в ткани произведения неповторимый почерк его руки. В станковом искусстве всегда видишь, а значит чувствуешь особенности именно личного рассказа языком живописи и потому никогда не спутаешь живопись Врубеля и Босха, Сурикова и Ван Гога. Таковым оказывается общий смысл станкового искусства, если не торопясь поразмыслить над ним.
В. Суриков «Боярыня Морозова» (фрагмент). Масло Россия. XIX в.
А впереди, сквозь страницы настоящего альбома проложен путь новый, хотя в чем-то напоминающий уже известный нам. В чем же именно? Возможно, кто-то недоумевает, почему вдруг автор решил повторить разговор о живописи, графике, скульптуре? Ведь, действительно, в этом альбоме перед глазами читателя проходят произведения тех же видов искусства, хотя живопись на сей раз не всегда исполнена в красках, но в цветных камнях, цветном стекле; хотя картины теперь врастают в стены домов, да и вообще они иногда похожи скорее на сверкающие плащи, в которые красоты ради закутываются городские здания, но совсем не похожи на удивительные ... «окна-очи».
Не правда ль, это искусство кажется знакомым, как постепенно становится знакомым лицо часто встречающегося человека? Припоминаешь? Кто не встречал памятников на улицах и площадях городов? Кто не замечал хотя бы беглым взглядом мерцающих изображений на стенах домов, метро? Кто не держал в руках книгу, далеко не всегда вспоминая о художнике, создавшем ее внешний облик?