Наше понимание истоков капитализма само по себе не объясняет ни контуры последующего капиталистического роста и индустриализации, ни возникновение капиталистической мировой экономики. И все же те методологические уроки, которые мы можем извлечь из вышеприведенного обзора споров об истоках капитализма, могут помочь нам рассудить ученых, обращающихся к рассмотрению экономического развития и меняющейся иерархии капиталистических экономик в более поздние столетия. Если мы хотим понять, почему определенные страны стали богаче других и умудрились эксплуатировать другие регионы мира, нам вновь придется использовать те же методы, которые позволили нам прийти к лучшему пониманию истоков капитализма. Прежде всего нам нужно выявить последовательность событий, которые вызвали структурные изменения.
Многие работы по вопросам экономического развития, особенно подготовленные экономистами, опираются на те же самые предпосылки, что и теория модернизации (более того, основная масса экономистов, изучающих развитие, были воспитаны на теории модернизации или используют в работе формальные модели, являющиеся производными от этой точки зрения). Этот подход предполагает, что исторический период и временная последовательность не имеют никакого значения, что развитие и экономический рост могут начинаться в любой момент времени.
Этот взгляд наиболее мощно оспаривается теорией миросистем. Разработанная Иммануилом Валлерстайном (Wallerstein, 1974–2011) и Джованни Арриги (Arrighi, 1994; Арриги, 2007) миросистемная теория показывает, как экономика каждой страны стала частью глобальной капиталистической системы, впервые возникшей в XVI веке. Валлерстайн демонстрирует эффекты этой системы, проводя тщательные сравнения экономик за то время, как они втягивались в мировую экономику. Оба автора показывают (все так же с помощью сравнений во времени и пространстве), насколько по-разному развиваются страны в ядре, на полупериферии и периферии миросистемы в зависимости от того, какое положение они занимают в мировой экономике: эксплуатируемое или связанное с получением выгод от этой эксплуатации. В сущности, Валлерстайн и Арриги написали целую серию контингентных историй (histories) о разных национальных, региональных и позиционных участниках мировой экономики, одновременно сводя эти элементы воедино, чтобы показать структурную динамику самой миросистемы в целом.
Как и все аналитики, Валлерстайн и Арриги сами решили, на каких элементах должен делаться акцент и какие пути контингентности должны прослеживаться в написанных ими версиях мировой истории. Связность и объяснительная сила предложенного ими анализа определяются сосредоточенностью авторов на функционировании миросистемы в целом, а поэтому на первый план они выдвигают те вещи, посредством которых классовые и национальные акторы ограничены тем, какое положение занимают они в этой системе. Их модель в меньшей степени способна объяснить, почему положение некоторых стран в ней меняется; вместо этого она сосредотачивается на оценке последствий подобных сдвигов (например, сдвиг Южной Кореи с периферии на полупериферию) для последующей политической структуры и экономического развития этих стран.
Цейтлин (Zeitlin, 1984) обращается к рассмотрению этой лакуны в миросистемной теории, разбирая случай Чили и показывая, что, благодаря крупным запасам ключевых полезных ископаемых, у Чили был путь к тому, чтобы стать индустриализированной экономикой ядра (core economy). Государство могло бы создать инфраструктуру, прежде всего железнодорожные пути, и предложить другие дотационные меры, которые позволили бы чилийским фирмам развиваться независимо от заинтересованных британских горнодобывающих кругов. Отечественная горнодобывающая промышленность создала бы тогда достаточный спрос для стимулирования обрабатывающей отрасли. Владельцы крупных поместий в Центральной долине нашли способ заблокировать такую политику, так как в противном случае их обложили бы налогом на поддержку промышленного развития и поскольку растущая промышленная отрасль оттянула бы рабочих из сельскохозяйственной сферы, повысив затраты на оплату их труда. Судьба Чили решилась в двух гражданских войнах в 1850-х и 1890-х годах, в которых победила фракция, возглавляемая крупными землевладельцами; это случилось отчасти потому, что горнодобывающая элита разделялась по региональным и семейным признакам. Во второй гражданской войне горнодобывающая буржуазия выступала союзницей авторитарного президента, поэтому по иронии судьбы победа сельскохозяйственной элиты также упрочила выборную демократию, пусть и став гарантией зависимого экономического положения Чили. Цейтлин приходит к следующему заключению: «Классовые отношения внутри стран придают облик глобальным отношениям между ними» (Zeitlin, 1984, р. 234).