Историческая социология может показать, как за очень долгий срок по всему миру и в отдельных странах изменилась общая структура неравенства. Также она способна установить моменты серьезных изменений в неравенстве и тем самым сосредоточить внимание на тех причинных последовательностях, кульминацией которых становится заметное увеличение или уменьшение неравенства. Таким образом, исторические социологи, занимающиеся неравенством, могут придерживаться той же стратегии, которая, как мы видели в предыдущих главах, использовалась для объяснения причин революций и социальных движений, образования государства, истоков капитализма и других фундаментальных социальных изменений, когда сначала устанавливался сам момент значимого изменения, а затем начинался поиск причин в периоде, предшествовавшем данному изменению.
Нам также нужно иметь в виду, что деньги и престиж — это не единственные параметры неравенства.
Как указывает Йоран Терборн (Therborn, 2006), продолжительность жизни, права человека на свободу и уважение столь же фундаментальны с точки зрения насыщенности и смысла человеческой жизни, как и обладание материальными благами. Он утверждает, что у каждого из этих трех параметров есть своя собственная динамика. Например, очевидно, что между доходом и продолжительностью жизни существует какая-то связь; впрочем, Терборн замечает, что нам нужно быть особенно внимательными к временам и местам, когда и где один из этих параметров расходится с остальными или соотносится с особыми причинными силами. По мнению Терборна, такие расхождения наиболее вероятны не столько внутри стран, сколько между ними. Огромный разрыв в продолжительности жизни, открывшийся с введением государственного здравоохранения и с получением доступа к продовольственному изобилию в богатых (но только не в бедных) странах в XIX веке, значительно сузился после того, как государственное здравоохранение пришло и в другие страны мира, но в последние десятилетия в Британии и еще некоторых богатых странах разрыв в уровне смертности между офисными работниками и работниками физического труда заметно вырос (Therborn, 2006, р. 20–22, 35–36; также см.: Sen, 1992). Анализ Терборна выполнен на макроскопическом уровне, и он не занимается подробным исследованием того, как производится неравенство в какой-либо локальной точке. Выявляемые им причинные силы действуют в национальном или глобальном масштабе. Польза его эссе не столько в том, что в нем действительно предлагаются решения, сколько в том, что оно обостряет нашу восприимчивость к проблемам, которые могут быть решены посредством исторического анализа.
Историческим социологам, занимающимся изучением неравенства, необходимо преодолеть фундаментальные проблемы, относящиеся к концепциям и данным, и найти способ адаптировать причинные модели к самым разным системам стратификации, существовавшим в обществах прошлого, а в некоторых странах мира существующим и до сих пор. У нас мало данных о доходах и богатстве до XX столетия, а те, что имеются, содержат большие пробелы. Как мы увидим, историческому изучению стратификации часто приходится прибегать к экстраполяции на основе локальных и фрагментарных данных[16]. В любом случае трудно сравнивать данные о современности и данные об историческом прошлом, поскольку между тем, как доходы и богатство накапливались в большинстве исторических обществ, и тем, как доходы и богатство понимаются в современных обществах, существует два фундаментальных различия. Во-первых, до наступления капитализма собственность не была частной в том смысле, в каком мы понимаем ее сегодня. Феодальное поместье не принадлежало кому-то одному, и считать его частной собственностью феодала (или считать крестьянское хозяйство собственностью той семьи, которая на ней работала) — значит противоречить действительности того, что у различных семей или корпоративных образований имелись взаимопересекающиеся права на использование земли и земельный доход. Где-то в других местах земля контролировалась племенами, чьи вожди владели ею не больше, чем президент США владеет Пентагоном или Папа Римский Собором св. Петра. Во-вторых, еще несколько сот лет назад именно семьи, а не индивиды получали доход и держали собственность (Adams, 2005; более подробно ее аргумент мы разберем в следующей главе о гендере). Семья ограничивала реальную способность индивида расходовать или отчуждать семейную собственность и направляла усилия каждого ее члена на зарабатывание доходов или накопление богатства.
16
Бирман и Дин (Bearman and Deane, 1992), чью работу мы обсудим ниже, показывают проблемы, связанные с тем, как другие ученые работали с историческими данными о доходах и профессиональных занятиях. Наиболее серьезные попытки проследить изменения в распределении доходов и богатства в исторических обществах предпринимались экономистами, а не социологами или историками. Упоминания достойны такие примеры, как Уильямсон и Линдерт (Williamson and Lindert, 1980), представившие данные по распределению доходов и богатства в США начиная с колониального периода и кончая XX веком, Херлихи и Клапиш-Цубер (Herlihy and Klapisch-Zuber, 1978), историки, анализирующие богатство флорентийцев XIV века, и Миланович (Milanovic, 2011), экономист, давший широкий обзор неравенства в человеческой истории и предложивший разнообразные критерии для сравнения степени неравенства на протяжении тысячелетий.