Разные итоги этих трех стран Шаррад объясняет, рассматривая отношения между государством и племенами, в той мере, в какой они менялись от доколониальной к колониальной эпохе, а потом и к эпохе независимости. Племена — это сплавления расширенных родственных групп, объединившихся для защиты земельных прав и блокирования налоговых требований со стороны доколониальных государств. Племенная динамика несколько отличается от динамики тех патриархальных семей, которыми занимается Адамс, а именно тем, что в состав каждого племени входили множественные главы многочисленных расширенных патриархальных семей. Шаррад не фокусирует свое внимание на этой внутренней динамике так, как это делают Адамс и Секком. Вместо этого она сравнивает отношения между государством и племенами во всех трех обществах. Итак, относительно сильное тунисское государство в доколониальную эпоху сумело придать некоторую степень единообразия семейному и имущественному праву в племенах, тогда как слабое алжирское государство даже и не покушалось на подобный контроль, позволяя каждому племени править по-своему. В Марокко же слабое государство было более амбициозным и погрязло в нескончаемой и безрезультатной борьбе с племенами.
Французский колониализм видоизменил отношения между государством и племенами в каждой из этих стран. Говоря языком Сьюэлла (Sewell, 1996) и Абрамса (Abrams, 1982), колонизация представляла собой насыщенную событиями череду разрушительных, хронических и безрезультатных конфликтов и трансформировала племенные и национальные социальные структуры, как это происходило в этих трех странах и в позднейшие времена борьбы за независимость. Французы, а позднее и движения за независимость союзничали с племенами (или же стремились их ослабить) в рамках стратегий по достижению и сохранению политической власти. Националистические группы сражались не только с французами, но в равной мере и друг с другом. Племена играли потенциально решающую роль, и различные фракции внутри движений за независимость вынуждены были решать, какую именно позицию занимать в отношении семейного права, чтобы завоевать лояльность племен; также им приходилось решать, может ли этот альянс быть стратегически или идеологически оправдан перед другими сторонниками. Таким образом, марокканский король вступил в союз с племенами, чтобы подкосить и французов, и городских националистов. Долгая и жестокая борьба Алжира против французов закончилась появлением политически раздробленного независимого государства, поделенного между светским городским и сельским племенным блоками. На разрешение этого конфликта потребовалось более двадцати лет. Наконец, в 1984 году правительство провело консервативное семейное законодательство в целях усиления поддержки среди сельских племен. Сопротивление городских образованных женщин предшествовавшим консервативным проектам этого законодательства было преодолено с помощью государственного репрессивного аппарата. Ни колонизация, ни борьба за независимость не ослабили племена в достаточной мере и не усилили достаточным образом женщин как политическую силу, чтобы конечный итог был другим. Тунисская политическая централизация доколониальной эпохи перетекла в борьбу за независимость, в которой доминировали городские слои и в центре которой стояла единственная националистическая партия. В этом движении за независимость существовала сельская исламистская фракция, но над ней удалось взять верх (отчасти с помощью французов, предпочитавших иметь дело со светским, а не с панарабским исламистским независимым режимом). Либеральное семейное право отражало ослабление племен в условиях французского колониализма и политического усиления городских слоев, а также централизацию интересов нового тунисского правительства, сформированного после обретения независимости.
Шаррад прослеживает изменение режима в эпохи колониализма и независимости, чтобы дать объяснение той разновидности семейного права, которую провозглашал каждый режим. Однако ее картина данной политии получает сложность и точность благодаря признанию той ключевой роли, которую во всех трех странах сыграли патриархальные племена, так же как Адамс позволяет нам лучше понять образование государства благодаря признанию роли патриархальных семей элиты. С точки зрения Шаррад, семейное право и государственная власть (а с точки зрения Адамс, сама структура и потенциал государства) формируются соответственно племенной динамикой и патриархальной семьей.
Нуклеарные семьи современной эпохи в отношении государственных программ и политик являются не только реципиентами, но и акторами. То, как работает данное причинное взаимодействие, и его проявляющиеся со временем последствия образуют предмет полемики между Гостой Эспинг-Андерсеном (чей труд по государствам всеобщего благосостояния мы разбирали в пятой главе) и Энн Орлофф и ее сотрудниками. Орлофф (Orloff, 1993) метко критикует Эспинг-Андерсена (Esping-Andersen, 1990) за то, что последний упускает из виду, каким образом разные режимы социального государства сказываются на гендерных отношениях, укрепляя или оспаривая мужскую власть внутри семьи. Например, Эспинг-Андерсен даже не делает попыток объяснить различия между странами в области обеспечения возможностей ухода за детьми, которые играют более существенную роль в определении степени участия женщин в трудовых ресурсах, чем общий уровень социальных пособий и льгот; не обращается он и к рассмотрению роли женщин в частном (то есть негосударственном) предоставлении социальных благ и услуг посредством их безвозмездного труда. Также Орлофф утверждает, что политические позиции женщин в вопросах социальной политики часто разнятся, поскольку эта политика сказывается на них иначе, чем на мужчинах. Даже в рамках одного типа режима государства всеобщего благосостояния (такого как скандинавская социал-демократическая система) различия в семейной политике, а также вариации в семейных отношениях и в доступе женщин к рынку труда могут вызвать разные последствия с точки зрения доходов, благополучия и автономии женщин в рассматриваемых странах.