В спорах о том, что такое наука на самом деле и как мы можем ее определить, можно найти немало иронического символизма. Ученые изучают мир природы, а философы и историки науки изучают самих ученых. Некоторые философы науки тратили свое время, пытаясь понять, что делают ученые, в то время как другие больше сосредоточились на том, что, по их мнению, ученые должны делать. Ирония заключается в том, что те, кто изучает науку, неоднократно совершали те же ошибки при изучении ученых, которые ученые допускают при изучении природы. Поэтому стоит задуматься над обоснованностью методов и аргументов тех, кто изучает ученых.
Для тех, кто исследует науку и научную деятельность, надлежащим объектом изучения являются сами ученые. Точно так же, как тот, кто хочет понять природу, должен использовать природные явления в качестве арбитра относительно своих утверждений о знании, так и те, кто изучает деятельность ученых, должны использовать в качестве критерия достоверности действия самих ученых. Стремление углубиться в историю науки было основано на предположении, что в науке есть что-то исключительное и особенное; в противном случае каким образом наука достигла бы такого технического прогресса? Ученые явно должны делать что-то, чего не делают другие, поэтому, анализируя деятельность ученых, мы можем систематизировать научные методы. Именно поэтому совершившие глубокие открытия «великие ученые» оказались в центре внимания большинства исследований. В этом есть определенный смысл, поскольку если отличительной чертой науки является прогресс, то было бы разумно изучить тех, кто добился наибольшего прогресса. Однако, сосредоточив свое внимание на крайностях, в любой системе можно стать жертвами систематической ошибки; столько же (если не больше) можно узнать, изучая обыденное и обычное, а также неудачи и успехи. Неудачные, отвергнутые теории могут быть очень полезны для исключения определенных предположений и представляют собой «закоулок мысли», который был тщательно исследован, даже если он отвергнут.
Решение сосредоточить внимание на великих светилах науки как на образцах научного мышления само по себе требует некоторого внимания. Правильный ли это подход? Действительно ли те, кто добивается наибольшего прогресса, и те, кто лучше всех занимается наукой, — одни и те же люди? Может ли быть иначе? Что кажется странным в фокусе внимания на светилах, так это то, что ученые — это популяция, а любая популяция имеет распределение характеристик. Для каждой характеристики есть среднее значение, а на каждом конце кривой распределения есть крайние значения. Если кто-то пытается понять общие свойства популяции (в нашем случае узнать, что такое наука, исследуя деятельность ученых), то почему бы ему не сосредоточиться на середине кривой, где располагаются характеристики среднего ученого? Зачем пытаться узнать обобщенные показатели популяции, изучая ее крайние значения? Здесь можно возразить, что нас интересует не усредненная характеристика ученого, а процесс, ведущий к наибольшему прогрессу; мы хотим знать, что работает лучше всего, и поэтому сосредоточиваемся на тех, кто добился наибольшего прогресса, на тех, кто сильно обогнал других. Это обоснованная точка зрения, но только выводы, сделанные после изучения деятельности самых успешных ученых, принято распространять на всю науку. Другими словами, сами науковеды могут страдать от одной из проблем индукции, заключающейся в том, что люди, которых они изучают, не отражают всю совокупность объектов исследования, — проблема, о которой они знают (или, по крайней мере, должны знать) слишком хорошо.