Бабушка стояла на дороге. Вид у нее был такой, будто она только что, именно сегодня постарела.
«Даже еще лучше, что я уезжаю, — думал Усов, шагая к станции. — Жалко только, что бабушка от меня мало отдохнула. Всего-то с утра до вечера».
ОБОЙДЕМСЯ БЕЗ ДЖУЛЬЕТТЫ
(Рассказывает Гена Усов)
Лично я девчонок не люблю. На это есть причина.
Мой двоюродный брат Борька кончал строительное ремесленное училище, и на практику его отправили в Таганрог. Из лагеря меня попросили. Бабушка не хотела, чтобы я все лето подметал клешами мостовую, и упросила Борьку взять меня с собой, на практику.
— Поезжай, отдохни, — сказала бабушка на вокзале, — уж осенью я тобой займусь серьезно.
Истинная же причина моего отъезда осталась для нее тайной.
Так я оказался в Таганроге. Там и началась моя нелюбовь к девчонкам.
Мы штукатурили новые пятиэтажные дома. Штукатурить — это не то, что уроки делать, тут не соскучишься. А после работы бегали к морю.
До чего там море мелкое! Уходишь далеко-далеко, вода теплая, песок на дне — паркет. Бредешь, бредешь… Бегут кольцами волны, исчезают вдали. Вокруг тихо, так тихо, что в ушах пусто. Можно часами стоять и чувствовать внутри пустоту. Забываешь даже про все на свете.
Мы и не заметили, как ребята оделись и ушли с пляжа. Тоже пижоны, подождать не могут. Остался я с Борькой один. Напялил рубашку и брюки, трусы даже отжимать не стал, и так высохнут.
Надо бы поесть, но не хотелось. Борька купил мне в киоске два стакана газировки, сел на скамейку и стал книжку читать. Неинтересная, я такие в руки не беру. Пошел чаек глядеть.
Долго солнце не садилось. Оно горячее, будто кусок металла раскалили добела. Сейчас море зашипит, как только солнце его коснется. Но солнце тихо исчезло, и море не зашипело. Я еще тогда подумал, что это не море. Просто положили зеркало, вот оно и блестит между берегов.
Стало темнеть. Вижу: остался я на целом пляже один, один до самого горизонта, даже страшно стало. Побежал к Борьке — рядом с ним сидит девчонка. Сел я на край скамейки, будто чужой, смотрю прямо в море. Если Борька захочет, чтобы я оказался его братом, сам скажет.
Когда она появилась?.. Сидит и посматривает на него. Плечи у нее загорелые еще больше, чем у меня. Юбчонка широкая, в разноцветную клетку, торчит во все стороны.
— Я целый день на солнце, а никак дочерна загореть не могу, — говорит Борька.
— Просто у меня кожа смуглая, — отвечает она, — а у тебя нет.
И улыбается. Сама в глаза ему глядит, будто больше не на что смотреть. Сидят и сидят, больше молчат, чем говорят, но с места не двигаются. А Борька обещал в кино меня повести на сеанс, на который дети не допускаются. У меня кончики пальцев от обиды закололо: я кулаки незаметно сжал, чтобы не волноваться. Так я закаляюсь.
— Тебя как звать? — спрашивает Борька.
— Меня? Джульетта…
Джульетта… Может, она из кино?
— А тебя, — говорит, — я знаю, как зовут. Ромео, да? Угадала?
— Еще как угадала! — засмеялся брат.
Так она Борьку и звала — Ромео. А по-моему, Борьке с настоящим Ромео и рядом стать нельзя. И ростом он ему под мышку, и вихор, сколько ни слюнявь ладонь, торчит. На брюки лучше не глядеть. Последний раз гладили на фабрике, когда шили. А самое главное — шпаги нет! Так я ему после и сказал. Борька меня за это чуть не ударил. «Ты, — говорит, — ревнуешь меня к ней». Это значит, я вроде бы хочу, чтоб мы были вдвоем, без нее. Мне-то что! Я бы и сам устроился, но не велели от него отставать. А что он урод, это факт.
Джульетта — другое дело! Очень красивая. Лучше, чем в кино. И язык у нее подвешен… Борьку легко заговаривает. Он ей едва успел про свое детство рассказать, а она ему и про класс, и про всех девчонок и ребят, кто с кем дружит, кто в кого влюблен, кто поссорился, и про учителей.
— Слушай, — говорит Борька, — а родители о тебе не беспокоятся?
— Нисколько, — отвечает она. — Я их давно перевоспитала, они у меня были старомодные.
Захохотала и прибавляет:
— Проводишь меня домой? А то я одна боюсь поздно ходить.
Долго мы до ее дома шли. Они впереди, я за ними, так, чтобы она не догадалась. Улица Гегеля, дом 6. Я еще запомнил: Гегель — это как Гоголь, только лично мне менее известен.
Потом они возле калитки ходили. Шаги у нее маленькие, он шагает раз, а она два. Он раз, а она два. И молчит… Там как раз фонарь. Их вижу, они меня — нет. Я за палисадничком спиной к забору прижался.
— Ну, пока, — говорит она.
Это когда они в четвертый раз возле ее калитки остановились. Протягивает Борьке руку.