Голоса совсем стихли, а потом опять стали громче, и шаги слышно. Видно, дошли до конца пляжа и возвращаются.
— Джульетта! — тихо позвал Борька, когда они поравнялись со скамейкой.
Она вздрогнула, остановилась.
— А, Боря… — сказала как-то нехотя. — Ты что, купаешься?
— Конечно. А ты?
— А я вот гуляю…
— Ну, пока! — заикаясь, сказал Борька и сделал несколько шагов к ней.
— Да с чего ты взял, что я Джульетта? Меня Ниной звать… Глупый, ей-богу!.. Что, шуток не понимаешь?
— Шуток? — пробормотал Борька. — А я думал…
— Слушай, друг, — сказал Борьке парень и положил руку на плечо. — Чего пристаешь к чужим девочкам? Проваливай-ка отсюда, пока не схлопотал.
Она отошла немного и засмеялась.
Борька скинул его руку; и я думал: сейчас врежет парню — и все. А брат не стал. Отвернулся и пошел. А они в другую сторону.
До чего мне стало обидно за него! Не надо было ему встревать в разговор, а надо было драться. Я бы ему помог.
Щеки мои горели от стыда за то, что мой брат глупый. Хорошо еще двоюродный, а не родной. И таким паспорт дают? Но и я тоже хорош. Он там один, а я разлегся на скале и леденцов ему не оставил.
Я полез со скалы. Повис на руках и нащупал выступ. Переступил на него, ноги сорвались, а я рухнул. Хлюпнула вода. Стало очень больно, хоть кричи. А потом не помню: видно, потерял сознание.
Когда пришел в себя, Борька нес меня на руках. Азовское море хорошее, не даст погибнуть человеку. Нога ноет. Мокрая рубашка противно липнет к спине, со штанов текут струи. А Борька плачет, слезы капают мне на шею.
У выхода с пляжа мы напоролись на милиционера.
— Противное дело, — сказал врач «Скорой помощи», морщинистый старичок в золотых очках, — растяжение связок. У тебя нога здоровая?
— Да нет, я ее еще под Новый год на коньках растянул.
— Теперь похромаешь неделю, а то и две. Где это ты так?
— Со скалы сорвался, — буркнул я.
— Что же ты там делал, на скале?
— Загорал.
— Это на ночь-то глядя? Ах, ты!.. Ну и молодежь пошла…
Нога у меня ныла, и я напряг всю волю, чтобы не думать. Если не думать, легче. Борька сидел возле моей кровати и молчал.
— А ботинки-то мои на пляже остались, под камнем, — сказал я.
Он ничего не ответил. Он тоже волю напрягал, чтобы не думать.
НЕТ ВЕЛОСИПЕДА — ЕСТЬ ВЕЛОСИПЕД
Засыпая, Усов держал руки так, будто он катается на велосипеде. Ему снились гонки: он в красной майке с номером на спине вырывается вперед. Мчится по шоссе, педали мелькают так, что ног не видно, а шоферы проезжающих машин удивленно высовывают из окошек головы, видя, как он легко, небрежно обгоняет на поворотах автомобили.
Страсть проснулась внезапно, едва весной проглянул асфальт и мальчишки выехали на велосипедах во двор. Усов понял: ничего другого ему на свете не нужно. Разве что собаку…
На собаку наложили запрет. Бабка наотрез отказалась на эту тему даже говорить. О велосипеде же мечтать можно было.
Он провожал долгим печальным взглядом всякого, кто крутил педали. Садился делать уроки и, полузакрыв глаза, видел: войдет он в магазин один, а выйдет вдвоем — с велосипедом. Как он будет протирать его, мыть, смазывать, любить! На плохой дороге он будет носить его на себе, чтобы не сломался. Словом, он засыпал, сжав руки на руле. А велосипеда не было.
— Во-первых, у нас денег нет, — говорила бабушка. — А во-вторых, если б и были, то покупать тебе его не за что. Вот Сонкин — почти отличник, а у него и то велосипеда нет.
— Зато у Мишки есть, — говорил Усов.
— У Гаврилова? У Миши родители состоятельные, и он все-таки учится почти хорошо. А ты? За просто так дорогие вещи не дарят.
Усов знал, что можно канючить: «Купи мне велосипед! Ну, купи!» И в конце концов добьешься. Но для этого Генка слишком вырос. Попрошайничать у ребят во дворе не позволяло самолюбие. Хотя сладко замирало внутри, когда он предвкушал, как прокатится на велосипеде, пускай даже на чужом.
У Гаврилова был роскошный никелированный велосипед с фарой. Придвинешь колесико, фара загорается, и вечером, в темноте, впереди велосипеда по асфальту бежит, подрагивая, желтое пятнышко. Раз Усов попросил. Мишка дал и тут же начал предупреждать:
— Смотри, осторожно, понял! Уронишь — никелировку поцарапаешь!
Прокатиться, конечно, всегда приятно, но Усов подержал в руках руль, отдал велосипед Гаврилову и ушел подтягиваться на турнике. Это очень успокаивало.
Нет, что ни говори, с велосипедом ты человек!
Борис выслушал однажды все его сомнения.