Все это время усилия терапевта были направлены на то, чтобы воссоздать хоть какую-то видимость контакта между матерью и дочерью. После долгих переговоров работники службы защиты разрешили матери и дочери находиться в одной комнате с семейным терапевтом, обеспечив дочь еще и индивидуальным терапевтом, дабы он поддерживал ее, если на сеансах семейной терапии она сильно расстроится. Все условия были выполнены, и наконец мать и дочь встретились. Встреча была организована таким образом, чтобы девочка смогла еще и повидаться с младшими братьями и сестрами.
К счастью, мать в конце концов попала в очень прогрессивный центр подготовки к освобождению. Она с толком провела там время: похудела, нашла работу, достигла некоторого доверия к себе и продолжила свою психотерапию. Терапевт попросил приемную мать прийти на терапевтическое интервью, так как девочка оказалась между своей родной матерью и приемной. Приемная мать сказала: «Я никогда даже не встану рядом с этой женщиной» и продолжала твердить девочке о том, какая у нее ужасная была мать.
Сейчас мать вернулась домой и продолжает работать; с детьми все в порядке. Дочь все еще живет в приемной семье. В этом случае огромное количество времени терапевта было потрачено на работу с представителями других профессий, что, по-видимому, типично для принудительной терапии, связанной с таким видом насилия, который перенести особенно тяжело.
Перспективы принудительной терапииПсихотерапия постоянно изменяется, возникают новые методы и приемы. Похоже, что она может вобрать в себя даже принудительную терапию. Этот процесс проходил бы легче, если бы можно было предпринять некоторые несложные шаги. Одним из таких шагов могли бы стать программы обучения терапевтов, включающие мотивирование клиентов, оказавшихся на терапии не по своей воле. Такое обучение должно помогать терапевтам не становиться агентами государства и учить их оставаться агентами клиента и, одновременно, учитывать интересы общества.
В настоящий момент каждый терапевт сам борется с этими проблемами и старея самостоятельно разработать приемы, помогающие их разрешить. Некоторые терапевты легко берутся вести принудительную терапию, тогда как другим — чрезвычайно тяжело. Некоторые разрабатывают специальные техники. Например, очень полезно, если в первые 15 минут первого сеанса семейной терапии принуждению представитель суда разъяснит юридическую ситуацию, которая многим семьям непонятна. Поблагодарив представителя суда и попрощавшись с ним, терапевт может обратиться к семье и сказать нечто вроде: «С какой сложной проблемой мы столкнулись». В этот момент государство удаляется из кабинета, а терапевт переходит на сторону семьи. Супервизоры должны разработать как можно больше таких простых приемов для обучающихся, чтобы помочь им вести принудительную психотерапию.
Кроме того, в каждом сообществе необходимо создать своего рода форум, на тором представители суда и терапевты могли бы встречаться и обсуждать общие для них вопросы. Существующие различия можно проработать, неторопливо обсудив их в атмосфере всеобщей доброжелательности, которую очень трудно создать при кратком телефонном разговоре, в форме которого, в основном, и протекает ныне сотрудничество. Кроме того, было бы полезно заменить название принудительная психотерапия каким-то другим термином — например, судебное консультирование или судебная практика — чтобы отделить этот вид деятельности ситуаций, в которых психотерапевт способствует личностному росту людей, не сделавших ничего плохого.
И наконец, было бы здорово, если бы судьи, направляющие людей к психотерапевтам, потребовали бы проведения научных исследований такой терапии, чтобы выяснить, действительно ли психотерапия обеспечивает более успешное исправление, чем тюрьма, — с точки зрения частоты рецидивов. Может статься, что психотерапия добивается огромных успехов, а может быть, и нет. Мы должны это знать, так как под угрозой находятся важнейшие гражданские свободы.
Эпилог Как быть супервизором психотерапии, не зная, как изменять людей[33]
Как стаи голубей, обучающиеся психотерапии вылетают из университетов и частных учебных заведений, и их становится все больше и больше. Всех этих психотерапевтов должны готовить супервизоры. Где же сыскать компетентных супервизоров, знающих, как изменять людей? В этом смысле — у нас кризис, потому что знающих супервизоров, особенно в краткосрочной и семейно-ориентированной психотерапии, не хватает. Молодые психотерапевты должны изменять людей, которые не хотят есть, принимают наркотики, не могут перестать плакать, сходят с ума, насилуют детей, пытаются покончить с собой, боятся или не могут перестать вести себя глупо. Отчаявшись, терапевт обращается к супервизору и спрашивает: что сделать, чтобы вылечить этих людей? Супервизоры, которых никто не учил тому, что делать с этими проблемами, затрудняются с ответом. Огромное количество начинающих терапевтов учат супервизоры, которые знают, как отражать жизненные проблемы, но не знают, что нужно делать для их разрешения. В последние несколько лет психотерапия приняла активный, директивный стиль, частично из-за страхования и судов, которые требуют, чтобы психотерапия была краткосрочной, и ее успех был очевиден. Те, кто осуществляет систему managed care, хотят, чтобы супервизоры учили краткосрочной психотерапии, объясняли обучающимся, как быстро разрешать проблемы клиентов. Нескольким поколениям супервизоров психотерапии внушалось, что психотерапия и супервизия — это неспешное исследование, раскрывающее отражение, а не действие. Их учили не решать проблемы клиента, а обсуждать с ним совершенно другие материи — например, почему люди ведут себя так, как ведут, и как они до этого дошли. Как говорил доктор философии Эл Титикака (это не настоящее имя): «Я могу установить с обучающимся хорошие отношения, и мы можем продуктивно поговорить о личных проблемах, о том, как правильно документировать процесс терапии, о динамике и об идущих из детства истоках проблемы. Потом обучающийся спрашивает меня, что ему делать с клиентом, который никогда ни моется. Я говорю о — глубинном значении мытья, но на самом деле, я понятия не имею о том, что с этим делать». Супервизор Виржиния (это ее настоящее имя) говорила: «Я проводила супервизию терапевта, клиентка которой каждый раз во время оргазма пела «Звездное Знамя»[34] и ничего не могла с собой поделать. Я просто не знала, как помочь терапевту справиться с этой пикантной проблемой, несмотря на то что меня «сколько лет учили быть супервизором. Я могу прививать терапевтам феминистские взгляды, могу долго обсуждать системную теорию, но когда они хотят узнать, что же им делать, чтобы кого-то изменить, я просто теряюсь и вынуждена обращаться к моему изрядному опыту обходить эти вопросы».