6. Заключение
Суммируя вышесказанное, мы можем увидеть как эти три качества — ekstasis, воля и освящение — основываются друг на друге; они необходимы друг другу и каждый является тем, чем является лишь посредством двух других[96]. Освящение и воля основываются на ekstasis, а ekstasis проявляется только посредством освящения и воли. Воля в своей позитивной форме основывается на позитивной форме ekstasis, которая немыслима без истинной открытости Бытию сущего. Такую открытость, в определённом смысле, можно назвать благоговейной — и отсюда следует, что позитивная форма воли сродни освящению. В негативной форме воли, основанной на негативной форме ekstasis (которому не достаёт истинной открытости Бытию сущего), совсем нет ничего почтительного, и отсюда следует, что нет и родства с освящением. (Вот почему негативная форма воли профанна, непочтительна, нигилистична и бесплодна; она лежит в корне всех современных зол).
Наконец, мы должны отметить ещё одно особое родство между освящением и волей. Существует возможность понять каждый акт освящения как акт воли, где воля попросту значит (очень широко) изменение того, что есть таким образом, что идеал или то, что должно быть, проявляется в этом. Простой пример внесёт ясность. Когда мы берём дерево или камень и вырезаем изображение бога на нём, это воля — и освящение. Во-первых, мы должны быть открыты для проявления Бытия дерева или камня — и их проявлению самих себя, как подходящего сосуда для вмещения образа бога. Далее мы работаем с этим материалом, буквально меняя его, чтобы выпустить бога который дремлет внутри. Все такие акты придания формы естественному, дабы раскрыть священное, являются актами освящения и воли. «Придание формы» о котором я говорю, может иметь место только в уме, как когда мы «видим» что роща является местом встречи с богами. Роща теперь «изменена», но не в физическом плане. Таким образом, в определённом смысле все акты освящения являются актами воли — но не все акты воли являются актами освящения, как показывает пример со строительством дома.
В общем, каждый из трёх близко связан с двумя другими. И именно все три предоставляют нам образ фундаментальных аспектов человеческой природы. Только люди обладают ekstasis, волей и освящением. Только люди могут быть открыты, почтительно или непочтительно, Бытию сущего. Только люди меняют форму мира, во благо или во зло, в соответствии с представлениями о должном. Только люди воспринимают измерение сакрального; только люди освящают вещи. Быть человеком значит обладать этими тремя характеристиками в динамическом взаимодействии.
Однако человеком может быть опасно, что помещает нас в весьма трагичное положение. Как минимум это так — или в особенности справедливо — для западного человека. Как я сказал ранее, как негативная, так и позитивная форма воли основана на ekstasis. Любое вдохновение кажется благим в начале, но мы часто бываем обмануты и сбиты с толку ekstasis. Один, бог ekstasis, не является полностью доброжелательным богом. В нас и в нём есть способность заблуждаться: заходить слишком далеко, извращать и портить во имя «благих целей», восставать против всех ограничений воли и знаний. Один — это и Ginnarr (Обманщик) и Sanngetall (Истец правды). Он и Svafnir (Приноситель сна) и Vakr (Пробудитель). Он и Bolverkr (Злодей) и Fjolnir (Мудрец). Внутри нас присутствуют те же самые оппозиции. Мы способны открываться Бытию — и быть слепы к нему. Мы хотим обрести тайну — и уничтожить её; проникнуть внутрь всего и уничтожить все тайны. Я назову это, опираясь на труды Освальда Шпенглера, фаустовским элементом в нас — в западном человеке — и в Одине, нашем боге[97] (о «фаустовском» аспекте я расскажу гораздо подробнее в дальнейшем в этой книге).
Один иногда помогает людям и направляет их к истинному и благому, а иногда обманывает и ведёт их к погибели. Он чудесен и ужасен. Он без предупреждения меняет стороны и нарушает соглашения. Он стремится к тотальному знанию, истязая своё тело на Иггдрасиль девять ночей, чтобы овладеть рунами и жертвует один глаз, чтобы испить из источника Мимира. Один получил вневременную мудрость из источника Мимира — но пожертвовал при этом частью своей способности воспринимать настоящее и сиюминутное. Западный человек совершил аналогичную жертву, теряя настоящее взамен предвидения будущего, идеала; теряя землю в предвосхищении того во что можно оформить землю.
96
Что подтверждает идею о Вили и Be как ипостасях Одина; то есть, что эти трое являются аспектами одного. Эдред Торссон пишет: «Основная одинистская структура это троица. Старейшим именем этой тройственной сущности является Wodhanaz-Wiljon-Wihaz (Odhinn-Vili-Ve). Значения этих имён показывают нам как работает тройственная сущность сознания. Wodh-an-az (господин вдохновения [wodh-]) это экспансивная всеохватывающая экстатическая и преобразующая сила, лежащая в основе сознания и восторга. Wiljon (воля) это сознательное применение желаемого плана, сознательно достигаемого, и Wihaz (сакральное) это дух разделения в независимом сакральном «пространстве». Это разделение между сознанием и «природой» (что вне сознания) должно осуществиться, прежде чем любые трансформации или «работа» будут иметь место. Все три необходимы; все три должны работать как единое целое». См. See Edred Thorsson, Runelore (York Beach, Maine: Samuel Weiser, 1987), 179. Следует прояснить, что размышления в этой секции основываются на трудах Торссона.
97
В своём знаменитом эссе Карл Густав Юнг пишет что «бог немцев — Вотан, а не общий христианский бог». Вотан (Один), говорит Юнг, «это основополагающая характеристика немецкой души» и «Вотан представляет первобытный немецкий фактор и что он — самое точное выражение и неподражаемая персонификация основного человеческого качества, которое особенно характеризует немца». Хотя большая часть юнговского эссе — написанного в 1936 году — имеет дело с современной (ему) Германией, мы должны понимать его в этих отрывках как говорящего о германских народах в общем. См. С. G. Jung, «Wotan» in Civilization in Transition, The Collected Works of C. G. Jung vol. 10, trans. Gerhard Adler andR. F. C. Hull (Princeton: Princeton University Press, 1970), 191, 186.