А закон тот вечно обостряет
Чувства теплоты и доброты.
И уже знаком со всеми ты,
И тебя все превосходно знают.
Поверяют искренно и тихо
Ворох тайн соседям, как друзьям.
И за чаем или кружкой пива
Чуть не душу делят пополам.
И по тем же взбалмошным законам
(Так порой устроен человек) —
Не успели выйти из вагона,
Как друг друга в городских трезвонах
Позабыли чуть ли не на век!
Вот и мне бы жить позабывая,
Сколько раз ведь получал урок!
Я ж, как прежде, к людям прикипаю
И сижу, и глупо ожидаю
Кем-нибудь обещанный звонок.
А любви безжалостные муки?!
Ведь сказать по правде, сколько раз
Лгали мне слова и лгали руки.
Лгали взгляды преданнейших глаз!
Кажется, и понял, и измерил
Много душ и множество дорог,
Все равно: при лжи не лицемерил
И подчас по-идиотски верил,
И привыкнуть к лжи никак не мог.
Не хвалю себя и не ругаю,
Только быть другим не научусь.
Все равно, встречаясь, — доверяю,
Все равно душою прикипаю
И ужасно трудно расстаюсь!..
Ну, а если б маг или святой
Вдруг сказал мне: — Хочешь, превращу
В существо с удачливой душой,
Сытой и бесстрастно-ледяной? —
Я сказал бы тихо:
— Не хочу…
Преступление и наказание
Однажды парком в предзакатный час
Шла женщина неспешно по дороге.
Красавица и в профиль, и анфас,
И в глубине зеленоватых глаз —
Одна весна и никакой тревоги.
Была она как ветер молода,
И, видимо, наивна до предела,
Иначе б непременно разглядела
Три тени за кустами у пруда.
Не всем, видать, предчувствие дано.
Тем паче если не было примеров
Чего-то злого. В парке не темно,
И шла она уверенно в кино
Без всяческих подруг и кавалеров.
Но быть в кино ей, видно, не судьба:
Внезапно с речью остроэкзотичной
Шагнули к ней три здоровенных лба
С нацеленностью явно эротичной.
Один промолвил, сплюнув сигарету:
«Она — моя! И споров никаких!»
Другой: «Ну нет! Я сам сожру конфету!»
А третий хмыкнул: «Мы красотку эту
По-дружески разделим на троих!»
Закат погас, и в парке стало хмуро.
Вдали сверкнули россыпи огней…
«Ну, хватит! Брось таращиться как дура!
Ступай сюда в кусты!» И три фигуры,
Дыша спиртным, придвинулись плотней.
«Ребята, что вы?!»… Голос замирает.
А трое смотрят хмуро, как сычи.
«Вы шутите? Ну что вас раздирает?!» —
«Мы шутим? Да серьезней не бывает!
Снимай же все, что надо, и молчи!»
Один дохнул: «Заспоришь — придушу!
Сейчас исполнишь все, что нам угодно!
Чтоб выжить — покажи, на что способна!»
Она вздохнула: «Ладно… Покажу!»
Неторопливо сбросила жакетку
И первому, уже без лишних фраз,
Ребром ладони яростно и метко
По горлу — словно сталью: раз! И раз!
И вновь — удар! «Теперь души, скотина!»
И тут буквально чудо наяву:
Почти со шкаф величиной, мужчина
Как сноп мгновенно рухнул на траву!
Другой, взревев, рванулся к ней навстречу,
Но тут — прием и новый взмах рукой!
И вот уже второй за этот вечер
Как бык уткнулся в землю головой…
А третий, зло зубами скрежеща
И целясь впиться в горло пятернею,
Вдруг резко вырвал нож из-под плаща
И прыгнул кошкой с бранью площадною.
Она же резко вымолвила: «Врешь!»
И, сжавшись, распрямилась как пружина.
И вот, роняя зазвеневший нож,
На землю третий грохнулся детина.
И тут, покуда, ползая ужом,
Они стонали, мучаясь от боли,
Она, как вспышка воплощенной воли,
Шагнула к ним с подобранным ножом.
«Ну что, мерзавцы? Отвечайте, что?!
Насильничать решили? Дескать, сила?
Скажите же спасибо мне за то,
Что я вам жизни нынче сохранила!