То, что следом за ним в относительно независимую и резкую тогда газету “Караван” ушли все лучшие журналисты, Назарбаева очень мало взволновало. “Караван” он доел потом, вынудил Бориса Бергера продать его по дешевке, и Бергер, уже погрузившийся тогда в кинобизнес и успешно плывший в нем, не слишком сопротивлялся. Теперь газета экономит президенту Казахстана и его семейству туалетную бумагу.
Соответственно, дошло дело и до нас. Посыпалось почти все, в том числе и обворожительный проект по изданию новой колоды карт, тончайшие эскизы для которых мы заказали петербургской художнице и писательнице Ире Тибиловой. И она сделала их… Описать я это изысканное чудо, конечно, не сумею: это надо видеть, а видеть невозможно. Канули эти маленькие сокровища в сейфе нового главреда “Казахстанской правды”, бывшего партийного журналиста с внешностью хорошо отмытого хряка. Возможно, и выплывут когда-нибудь. На каком-нибудь “Сотби” или “Кристи”.
От нас потребовали всего-навсего трех вещей. Во-первых, удвоить сумму, которую мы платили за “крышу”. Во-вторых, принять на работу в наш отдел жену главреда, чтобы он всегда мог быть в курсе. В-третьих, делить прибыль совершенно непропорционально труду.
Естественно, мы отказались. За что и были достойно наказаны. Аркадий едва уцелел — его безмятежно сдали две стервы-бухгалтерши, мать и дочь, которых он взял на работу и всячески поддерживал. Всякое доброе дело непременно будет наказано — этот тезис подтверждается с удручающей неотвратимостью. Уцелел он еще и потому, что за “Казправду” силовые органы тоже взялись, но по своей собственной инициативе. Он все-таки вынужден был уехать в Израиль, где и канул, по неясным причинам не давая о себе знать никому, а жаль… Не так мало людей, которые благодарны ему посейчас. Ну а я же категорически отказался продолжать сотрудничество, несмотря на довольно лестные предложения. Понимаю, что поступил несовременно, однако просто не смог бы работать с этими людьми.
После того как я опять вернулся в Бишкек, журнал вкупе с издательством благополучно скончались…
И так далее, и тому подобное.
От тусовки я в то время практически отошел. Москва, Питер, Харьков оказались неожиданно дальше Нью-Йорка, Амстердама и Лондона, а интернет — ну что он может заменить? Только почту. Участником тусовки не может быть литератор, который живет в тысяче километров от нее и проявляется во плоти не чаще раза в год-два. Может, это и к лучшему; являться и скандалить для автора разумнее печатно. Но я могу и непечатно. Хотя тусовка подстегивает — редко, по подстегивает, — и генерирует идеи…
При всей моей нелюбви к гильдейским сборищам я скрепя сердце признаю их необходимость для современной коммерческой литературы. Но я не коммерческий писатель. И никогда им не стану. А собирать нетусовочных авторов может лишь подлинный меценат, который пока что генетически невозможен.
В Средней Азии никогда не было особенного писательского интереса к фантастике. Библиографы, пожалуй, насчитают пару—тройку приемлемых рассказов, естественно, со скрежетом попытаются затолкать в число фантастов Чингиза Айтматова, но это все. Как-то раз в припадке безумия издательство “Кыргызстан” выпустило сборник “Эридиана”, куда был включен и я, но лучше всего о нем забыть. Достаточно сказать, что собирать и редактировать его поручили сидевшему без дела редактору отдела сельскохозяйственной литературы. Среди взрослых авторов поместилась и повесть Светланы Касымкуловой, сестры моего приятеля Сергея Касымкулова, которую в незапамятные времена печатали в газете “Пионерская правда” — была такая газета. Светке тогда было лет двенадцать. А сейчас в Киргизии книги печатаются только случайно и в основном на чьи-то гранты; бюджетно и планомерно издаются только роскошные толстенные фолианты президента и членов его семьи, ну и книги о президенте. С продолжениями.
В давно позабытые времена то же издательство хорошо зарабатывало на переиздании толстых романов Гр.Адамова, Гр.Тушкана, выпустило даже однотомник Стругацких с жутко перекатанными иллюстрациями Е.Мигунова. Алма-Ата издавала некоторых авторов, которых сейчас уже никто не вспомнит, разве что Володя Борисов. Но сейчас все в прошлом, хотя полиграфическая база в Алма-Ате богатая, а скоро неподалеку обещают еще и бумажный комбинат по китайской технологии…
В 2001 году мы с Данте встретились снова — одинаково далеко и от Флоренции, и от Москвы. Он был уже не деревянный, а бронзовый, и я был старше на двадцать четыре года. Вокруг был Нью-Йорк, справа “Метрополитен-Опера”, впереди отель “Рэдиссон-Эмпайр”, слева Бродвей. Вокруг неслись машины, на скамейках грелись под горячим весенним солнцем замусоленные бомжи и чистенькие пенсионеры, бродили вездесущие перламутровые голуби. Данте стоял на высоченном постаменте в крохотном скверике и меня не узнал. Или не разглядел. Nessun maggior dolore che ricordarsi del tempo felice nella miseria…[16]
© А.Кубатиев, 2005
Дмитрий Волдихин, Игорь Чёрный
БУРГУНДСКОЕ ВИНО, МИЛАНСКАЯ СТАЛЬ, БРАБАНТСКИЕ КРУЖЕВА
Исторический антураж в отечественной фэнтези
Отечественная фэнтези как самостоятельный тип фантастики родилась совсем недавно, в первой половине 90-х прошлого века. Конечно, и до этого в русской литературе можно было встретить произведения, имевшие некоторые признаки фэнтезийности, но тяготевшие скорее либо к НФ, либо к основному потоку. В пестрый калейдоскоп “предфэнтезистов” входят как Валерий Брюсов с Михаилом Булгаковым, так и Владимир Орлов, и Яков Голосовкер, и Евгений Богат, и Ольга Ларионова, и Людмила Козинец…
В начале 90-х наша новорожденная фэнтези отказалась от своих естественных корней и пустила новые, в совершенно иных направлениях. Подавляющее большинство фэнтезийных романов как десять лет назад строилось, так и по сей день строится по канонам, выработанным в англосаксонской литературе. Меньший по объему, но сравнительно “крепкий” лагерь составляют те, кто пишет “славяно-киевскую” фэнтези, так или иначе идейно соединенную с древнерусским язычеством. Кто-то решил опереться в литературных исканиях на христианство (например, Александр Мазин), но таких сравнительно мало, поскольку фантасты, идущие в этом направлении, рано или поздно почти в полном составе сворачивают на тропу мистической (сакральной) фантастики, оставляя фэнтези с его преобладающим магизмом. Наконец, базой для создания фэнтезийных романов в немалой степени служит романтическая литература XIX—начала XX столетий. А то и вовсе беллетризация полигонных ролевых игр, компьютерных игрушек…,
Если прежде ученые мужи со всей основательностью искали почву для той или иной мощной ветви фэнтези в высокоразвитых мифологических системах (и были правы), то со второй половины 90-х стало ясно, что материалом для произведений в этом секторе фантастики может служить все что угодно. Прежде нам приходилось слышать: если в основе непонятно что, значит, скорее всего “кельтский” колорит, пусть и разбавленный семь раз. А теперь даже не скажешь, что разбавляли: возможно, “Хронику времен короля Карла IX” пополам с игрой “Цивилизация” или каким-нибудь “Копьем драконьим”. Центр тяжести давно сместился с мифологии и монументальных религиозно-философских зданий на романтическую литературу, виртуальную реальность, на ту же фэнтези, только написанную раньше и к настоящему времени ставшую классической.
Современная российская фэнтези массова, а значит, всеядна. Соответственно, происходит процесс неоправданной девальвации антуража: декорации становятся все более условными, все более бесплотными, все менее связанными с чем-либо, помимо пребывающей в мозгу автора каши из романов, фильмов, компьютерных игр, а также научно-популярных изданий разного качества. Фэнтезийный мир в большинстве случаев накладывается несколькими широкими мазками или просто дюжиной аляповатых табличек: “замок”, “харчевня”, “храм”, “порт”, “лесная дорога”… Узнаешь, читатель? Вроде узнаешь… ну и поехали дальше. Мир не столько создается, сколько обозначается все с большей и большей неопределенностью. Это прямо ведет к измельчанию фэнтези. Тут вот ведь какой парадокс: чем строже и основательнее задана система кодов фэнтезийного мира в религиозном, эстетическом, бытовом смысле, тем более масштабные этические и философские проблемы можно решать в рамках литературной реальности. И напротив, чем свободнее автору в его вторичном космосе, чем вольготнее правила игры, тем сложнее ему вырастить что-либо значительное. В слабо дефинированном мире даже качественные приключения построить крайне сложно, поскольку очень трудно убедить читателя в том, что у поступков персонажей есть хоть какое-то обоснование, и вовсе автор не кидает кубик перед каждой новой главой, решая таким образом проблему излишних степеней свободы. Соответственно, и декорации в большинстве случаев несистематизированном фэнтезийном мире более блеклы, менее “фактурны”. А значит, меньше возможностей захватить воображение читателя, увлечь его.
16
Тот страждет высшей мерой, кто радостные помнит времена в несчастии