Журналистика давно стала искусством. Снимать то, что есть на самом деле, может любой дурак. Это пошло, цинично и оскорбительно для участников. Ну скажите, кому по нравится, если ему на крышу упадет всамделишная бомба. У тебя горе, а вокруг суетятся телевизионщики, ищут ракурс поудачнее…
Войны выигрывает тот, кто снимает больше убедительных роликов, кто скупит больше площадок, кто больше заплатит населению. Нет у тебя денег — и победы нет. Ты можешь, конечно, разбомбить город, но если ты его не купил твою съемочную группу туда не пустят. И прокатывать свои ролики тебе негде, если ты не купил на эту войну услуги телеканала. Все очень просто.
Через неделю, когда мятежник капитулировал, Василий получил причитающиеся ему по контракту деньги. Позвонил сестре, подписавшей контракт с оппозиционерами.
— Столько времени потратила, и все без толку, — вздыхала сестра. — А ведь сама виновата: они же мне еще за прошлую войну деньги не заплатили, могла бы и сообразить, что в эту точно ничего не получу. Так что в следующем году я на выборах за другого кандидата голосовать буду. Может, по приличней окажется.
— Чем заняться думаешь?
— Я, наверное, в Алжир съезжу. Там, говорят, локальны конфликт намечается. Мне предложили поучаствовать, может, заработаю чего.
Василий пожелал сестре удачи.
Да уж, сейчас войны не те, что раньше.
© С.Прокопчик, 2005
Владимир Рогач
НЕКРОФОН
“Некрофон Инкорпорейтед” — брызгала смертельной бледностью неона вывеска над входом.
— Желаете подключиться? — профессионально ласково поинтересовалась милашка-сотрудница, раскрывая архаический блокнот и готовясь внести на бумажные страницы того все мои пожелания совершенно уж рудиментарной шариковой ручкой.
— А вы еще какие-то услуги оказываете помимо? — интересуюсь из чистой вредности.
— Ну… — замялась красавица, очевидно, не готовая к такому повороту разговора. — Отключаем еще, — нашла наконец подходящий ответ и добавила на всякий случай: — За неуплату.
Хотел уже было совсем попросить для начала отключить меня, но, увидев в уголке верзилу с явно охранной внешностью, не стал — поймут ведь буквально и выполнят дословно. Или наоборот — дословно и буквально.
— Подключите, — вздыхаю обреченно. Раз уж выбор невелик…
— Наши расценки знаете?
— Я надеялся, вы меня просветите.
Просветили. Меня устраивает.
Подключили.
— Альё-о?
Больше всего раздражает при беседе с прабабушкой это ее “альё-о?” — в остальном у нас с прародительницей полное взаимопонимание.
— День добрый, Нанель Спартаковна. Это Игорь.
— Игорьё-ок! — радуется старушка. — Здравствуй, внучек! Какой тут у нас, к черту, день? Вечные сумерки — даже о погодах не поболтаешь. А у вас как?
— Осень у нас, Нанель Спартаковна, — вру бабуле. Но — из самых лучших побуждений. О лете и весне мы говорили в прошлый и позапрошлый разы. Что с того, что неделя прошла? Там время течет незаметно, а так хоть о погоде можно поболтать. — Все деревья в пурпуре и золоте, небо в птицах и в тучах, холодает потихоньку, по утрам на лужах корочкой лед…
— Хорошо-то как! — раздается с той стороны. И тут же тон с мечтательного меняется на деловой и чуть ехидный: — Ну как, Игорьё-ок, нашел бабкины сукровища?
Это она сама такое словечко придумала — “сукровища”. Мол, кровью и потом заработанное, да с умом припрятанное. “Все для вас же, внуков-правнуков, копила, да вот при жизни-то и не сподобилась секреты свои открыть…” А теперь вот — “ну как, Игорьё-ок?”.
— Все до последней монетки, Нанель Спартаковна. Диадемка ваша очень глянулась моей Красинюшке — статуей стоит в ней перед зеркалом, все любуется, оторваться не может…
— И не сможет, — хихикает старая карга. — Заклятьице какое-то на безделке — против случайных людей. Зато прочее-то все без закавык — пользуйся, Игорьё-ок.
— Уже попользуюсь, — говорю. Может, с Красиньей-то оно и к лучшему — все равно у нас с самой свадьбы дело к разводу только и шло. Будем считать, развелись. Теперь бы еще бабулю на что развести. А она и сама уж рада для “родной кровиночки”.
— Все хотела тебе, милый, еще про один тайничок поведать, да как-то в прошлый разик-то подзабыла…
— Так, может, на этот-то разик? — намекаю.
— Конечно, внучек, конечно! Только ты мне прежде еще про осень расскажи — больно хорошо у тебя получается…
И вру про осень, до которой еще полгода без малого. Золото и пурпур, снега серебро поверх затянутых сталью льда луж, прощальные крики птиц…
— У тебя, поди, монетки кончаются, Игорьё-ок? — спохватывается эта любительница разговоров о погоде.
— Не монетки, Нанель Спартаковна, а единицы, — поправляю с тяжким вздохом. — Сколько раз уж вам объяснял.
— Ну, мы академиев не кончали, — скромничает старая перечница. — Буквы еще знаем, а единички-двоечки для нас уже высшая математика, ты же знаешь.
Знаю. Диссертация по плоскостям Мебиуса, статьи по Лобачевскому, какие-то расчетные формулы в обоснование теории вероятности — без малого Нобелевка… Единички-двоечки для них высшая математика. Конечно, когда суммы с количеством нулей меньше шести считались карманными расходами. А потомки нынче кое-как держатся на государственные пособия. Но скоро конец нищете! Зря, что ли, подключался в “Некрофоне”?
Только единички-то капают, утекают…
— Знаешь мою дачу на берегу Кляузы? Ту, что с белыми колоннами? Так вот под пятой слева колонной — там еще у основания химера такая забавная прилеплена…
И тут у меня, как нарочно, кончаются пресловутые единицы! А как же не нарочно, когда пальчиком по кнопочке — и слушает милейшая Нанель Спартаковна в своем бесцветном не-здесь и не-сейчас тоскливо вежливое: “Абонент отключился или временно недоступен. Абонент…” Сокровища сокровищами, а единички-то капают. Копейка, известно, рубль бережет.
Послушала про осень, бабуля? И хватит — хорошего понемножку. В следующий раз расскажу про зиму. А пока — на Кляузу-реку.
— У вас на счету осталось…
Цифра, названная убийственно вежливым женским, но все равно каким-то бесполым голосом, не обнадеживает особо. Да, маловато будет. Как бы не отключили. Ничего, приеду с Кляузы, тогда…
Дачку, понятное дело, прихватизировали. Потом она еще пару хозяев успела сменить. А этот и вовсе здесь, кажется, живет постоянно. Квартиры, что ли, в столице не хватает? Отпуск у него! А мне что — все лето в камышах торчать, изображая для твоих дуболомов-телохранителей жизнерадостного рыболова? Меня вообще-то рыбка покрупнее интересует. Золотая вполне устроит — и чтоб желаний не меньше тысячи! И одно из моих желаний уже пару веков скрывается под вот той вон пятой слева колонной, на которой еще химера забавная прилеплена…
Может, еще звоночек Нанели Спартаковне сделать? Про “буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя” и “зима — крестьянин торжествуя” что-нибудь наплести и еще какой тайничок выспросить? Знал бы, давно пустил бы в оборот первый. Нет же, поехал сюда, думал, с ходу возьму, а там уже начнем реализовывать — чтоб с умом и не продешевить. Теперь вот удочкой торчу из воды, рыбам на смех.
— Ты чё здесь? — топает мимо мордоворот с “дачки”.
— Да вот, — развожу руками.
— А! — кивает. — Ну, как улов?
— Ты первый за сегодня, — признаюсь. С людьми надо быть честным.
Гыгыкает и уходит.
Перебираю кнопки своего “некрофона”.
— Компания “Некрофон Инкорпорейтед” приносит вам свои искренние соболезнования, но ввиду неуплаты вы будете немедленно отключены…
Какая-то здоровенная гадина хватает за тот конец удочки и, не давая мне времени на раздумья, начинает тянуть — мощно и неумолимо. На ТУ сторону. Бамбук удилища то ли прирос к ладони, то ли просто зацепился за рукав — но бросить его не получается.
Под водой я продержался на зависть любому профи-ныряльщику, Минут шесть. Но потом все равно отключился.
— Ну, как там у вас, Игорьё-ок?