— Вы не могли бы сейчас остановиться, я не хочу это наблюдать, — сказал Грамматиков.
Ответ был неожиданным. И не от Инквизитора.
Под полупрозрачными кожными покровами Дворкина неуловимо быстро сократились багровые узлы мышц и алые тросы сухожилий, резко изогнулась радужная “многоножка” спинного мозга.
Каблуки Дворкина с грохотом ударили по столу, но на этот раз это не было танцем агонизирующей нейромоторики.
Тело Дворкина с чмокающе-пневматическим звуком вырвалось из торта, мгновенно разорвав сахарную вату проводков.
Инквизитор увернулся от первого несколько неловкого тычка Дворкина. Однако губернаторша Найдорф пропустила удар ногой на среднем уровне, и пистолет выпал из ее руки. Подсечка опрокинула на пол и Инквизитора.
Разные цвета сейчас боролись в теле Бориса, словно сошлись в нем разные начала и первоэлементы… Черные и белые полосы сплетались на его лице и груди, как будто в нем совоплотились одновременно сто папуасских людоедов в боевой раскраске.
Между рук Дворкина завертелась голубая змейка, и за секунду до того, как Инквизитор подхватил пистолет, она прошла сквозь его тело, развалив пополам.
Половина Инквизитора еще поползла куда-то. Среди нормальных внутренностей были видны какие-то дополнительные структуры, которых не должно быть у человека, — зеленоватые нити с подрагивающими пузырьками.
— Шалишь. — Боря забросил половинку Инквизитора в угол и следующим движением голубой змейки срезал с Найдорф голову.
Голова генерал-губернаторши покатилась по полу, но тело осталось стоять, а в красном кратере шеи показалось что-то, напоминающее надувной шарик. Шарик не успел дорасти до размеров головы, потому что Дворкин заставил его лопнуть одним молодецким щелчком.
— Грамматиков, городом Питером руководят переформаты, начиненные темной техножизнью, словно трупак червяками. В бабушку-дедушку Леру Найдорф еще восьмого марта прошлого года мы всадили в качестве подарка на женский день десяток разрывных пуль, а ей хоть хрен. Вот я и говорю, что все транссексуалы повязаны с чертом… Ну а что та одинокая девушка в уголке? Надеюсь, она не откажется со мной потанцевать.
Дворкин решительно двинулся к Талии, которая вжалась в узость между шкафом и стеной.
— Остановись, Борис. — Грамматиков заслонил модераторшу. — Если даже в ней гнездится темная техножизнь, она остается человеком, у нее есть право на жизнь. И вообще все бесполезно. Сейчас здесь будет полиция.
— Отдохни, защитничек. — Неожиданно твердой рукой Та чия отодвинула Грамматикова в сторону. — Я лучше полиции.
И Талия распорядилась Дворкиным, словно тот был мягкой детской игрушкой.
От удара девушки экс-Сержант перелетел через стол и врезался в стекку. Сполз кучей на пол. Прохрипел уважительно:
— Это серьезно. Блин, да это ж…
Талия подошла к обомлевшему Грамматикову, и из ее глаз, ярких, как небо пустыни, выглянул экспериментатор.
— Ты меня интересуешь куда больше, чем Дворкин. Узнаешь меня, мальчик?
Ее глаза и пальцы, ее рот приблизились к его шее, его груди, его животу. Ее лицо менялось на глазах, та же способность к мимикрии, что и у Дворкина. То ли Вера Лозинская, то ли медсестра-брюнетка, то ли гарпия, рвущая человеческую плоть… А потом она скинула платье, и ее полупрозрачное тело заструилось перед оцепеневшим Грамматиковым. Цветы яйцеводов и стебель позвоночника, дольки желез и бутон матки в нимбе из дымчатой плоти. Картина была объективно ужасной, это Грамматиков сознавал, но он был готов любить и ее органы. А потом словно открылось виртуальное окно, и лицо Талии стало пропускать свет, который не имел никакого отношения к электрическому освещению, поскольку поднимался из Бездны. Его даже и светом трудно было назвать — ни яркости, ни цвета. Только энергия и власть.
Паутина из этого ненормального света сладко оплела мозг, легкие, кости Грамматикова.
Все тело Грамматикова стало тонким и легким, как барабанная перепонка, он слышал шелест листвы, шорохи лесного зверья, щебет птиц, жужжание пчел, поступь лани, копошение личинок, падение капель дождя.
Он слышал запахи далеких соцветий и пряные ароматы коры. И тихий шепот нанопластика. И казалось, музыку больших и малых сфер он тоже слышал: атомов, соединяющихся в молекулы, и молекул, сцепляющихся в вещество, и вещества, рождающего сознание. Грамматиков чувствовал разум в крохотных ручейках энергии, просачивающихся сквозь границу, которая защищает плоский мир людей от Бездны…
Голова Грамматикова раскрылась как раковина мидии, его слух и видение поднимались как пар из кастрюли. Вещи теряли твердость, текли ручейками словно на картинах Ван Гога, рассыпались мазками, как у Клода Монэ. Еще немного — и весь мир можно будет сплести по-новому…
Ладони Веры были у Грамматикова на груди, но никакой скин-коннектор не пропустил бы такую волну пронзительных ощущений. Вера знала скрытые нейроинтерфейсы, рассредоточенные в его теле. Однако Грамматиков не ощущал себя жертвой инфекции. Пусть так, если это ключ к иной объемной жизни.
— Андрей, нам не нужен ни Дворкин, ни Найдорф.
Ее пальцы оказались у него на шее. Ее ногти легко как в масло вошли в его кожу, и не было больно, ее ногти прорастали сквозь его тело, нежно и неудержимо рассекая плоть и блокируя нервы. Другая рука скользнула вдоль средней линии живота к паху. А вместе с тем брызнули и потоки сладкой энергии. Вот-вот превратятся они в водоворот, который в момент унесет душу Грамматикова…
Вера неожиданно отшатнулась. Вернее, вильнула вбок и назад. Звук выстрела громыхнул под потолком. Вера, как будто не глядя, ударила Дворкина ногой, отбросив на шкаф. Тот бессильно хрупнул и сложился пирамидкой. Пистолет улетел в угол. Грамматиков теперь почувствовал боль и кровь, ползущую теплой змейкой по шее…
— Господи, Грамматиков, сматывайся, пока не поздно, — прохрипел Дворкин. — Ей в самом деле нужен ты, а не я, в тебе — секрет техножизни. Она разделает тебя как хороший повар цыпленка — всего за несколько секунд.
Дворкин сорвал что-то со своего уха и швырнул в сторону Грамматикова. Вера, по-звериному рванувшись, попыталась перехватить летящее кольцо, но Дворкин стреножил ее. И тут же был вбит в пол, как гвоздь.
— Не дай ей трахнуть себя, — просипел Дворкин. — Дуй на транспортный терминал и лети отсюда голубем сизокрылым. Запомни, автопилот роторника должен быть в режиме “С”.
— Я же твой идеал, Андрей, — говорила Вера, а заодно топтала как птица-секретарь катающегося по полу Бориса, который выплевывал слова вместе со сгустками крови:
— Лети, Дюша, как будто у тебя в одном месте ракета. Тебя ждет рубка флагманского корабля и вся эскадра.
Грамматиков поймал кольцо, видимо, поспособствовали уроки пинг-понга, полученные в детстве.
— Андрюха, сделай все так, чтобы мама гордилась тобой…
Информация из устройства памяти считалась через скин-коннектор.
Прорезавшая воздух виртуальная нить Ариадны повела Грамматикова прямо в стену.
В стену? Если бы еще в окно. Почему в стену-то?
Глава 4. Мир
Да пошел ты со своей стеной, Боря. Так я и поверил.
Дворкин уже не двигался. Вера, пнув его последний раз, обернулась к Грамматикову. Едкий свет лампы лишь слегка прорисовывал ее, едва заметными ручейками стекая по нервным волокнам и кровеносным сосудам.
Андрей вдруг понял, что не ударит ее. Во-первых, он никогда не бил женщин. И что более важно, если он ударит, то она сделает это куда больнее.
Грамматиков рывком перевернул стол, и полужидкая дрянь плеснула с него на пол.
Грамматиков прыгнул так, как прыгают в бассейн. Упал, заскользил, по дороге повернулся вокруг оси.
Потом толкнулся и оказался в оконном проеме. Щеколда легко поддалась, и ставни разошлись в стороны.
Ниже окна была только гладкая стена, опускающаяся отвесно вниз, в “лагуну”. С рекламных облаков светилась надпись: “Не оглядывайся. Сделай шаг навстречу мечте. Крем для бритья лобка “Небесное наслаждение”.