— Значит, действительно она…
— И время в разных мирах тоже переплетается, в одном уже наступила зима, а в другом еще продолжается лето… Господи, я представляю, что ты чувствовала, когда оказалась совсем не там и не тогда… И ничего не могла понять… А я тоже… Я знал, что это судьба, такое понимаешь сразу, но понятия не имел, как это…
— Джош, — сказала Катарина, прерывая его монолог, в котором каждое слово было понятно, а смысл ускользал. — Джош, о ком ты говоришь?
— Прости, — пробормотал Мейсон. — Не обращай внимания. Я… Я люблю тебя, Кэтти.
— Меня? — спросила Катарина. — А может, ее? Ту, о которой все говорят? Ту, для которой ты построил замок? Ради которой развелся? С которой проводил… проводишь все ночи?
— Я сделал это для тебя!
— Джош! Эта женщина… Ты любишь ее!
— Тебя! Это ведь ты! Как ты не понимаешь… Твоя душа, твоя суть. Это… Это настоящее, то, что внутри нас. Я полюбил твою душу, твою…
— Ты полюбил призрака, привидение!
— Тебя, Кэтти. Она… Ты, только другая. Из того мира, в котором ты… она…
— Я хочу ее видеть, — сказала Катарина.
— Кэтти… Я знаю: она не придет больше.
— Я должна ее увидеть, — упрямо повторила Катарина. — Я скажу ей…
— Самой себе? — спросил Мейсон. — Не нужно, Кэтти.
— Уходи, — сказала Катарина, отвернувшись к стене. — Я не хочу тебя видеть.
Она лежала, закрыв глаза, до тех пор, пока Мейсон не покинул палату.
Вечером он позвонил в больницу справиться о здоровье Катарины Хатчингс. «Ей намного лучше, — сказал низкий голос, Мейсон даже не смог определить — мужской или женский. — Завтра, вероятно, ее выпишут».
В полночь Мейсон стоял у подножия лестницы, ведущей на чердак, крепко держался за перила и ждал. Он хотел, чтобы Кэтти пришла. Он хотел сказать ей, что многое понял за этот долгий день. Кое до чего додумался сам, кое-что пришло ему, как озарение, а кое-что подсказала Кэтти… Катарина. Он хотел сказать, что теперь их ночные встречи приобретут совершенно другой — правильный — смысл. И если уж так получилось, что душа Кэтти… погибшей Кэтти… оказалась из-за какого сбоя в законах мироздания не в своей, а в чужой реальности, то это не случайно, это потому, что человек… мужчина… должен сначала полюбить душу, не оболочку, а суть, и тогда это — настоящее.
Он ждал, а Кэтти не приходила. Часы пробили полночь, потом час, потом еще сколько-то… Потом Мейсон обнаружил, что сидит на нижней ступеньке лестницы, положив голову на руки. Должно быть, он спал. В коридоре стоял странный запах — то ли ладана, то ли какой-то болотной плесени, то ли еще чего-то, что невозможно описать словами: чего-то ушедшего, былого, неосуществленного, забытого, но тем не менее вечного и неистребимого.
Неужели Кэтти приходила, пока он спал? Невозможно, решил он. Просто чудится.
Мейсон прошел в спальню и, не раздеваясь, повалился на кровать. Ему казалось, что, когда он заснул, в комнату сквозь закрытую дверь вошла Кэтти. Не прозрачный призрак, а настоящая, из плоти и крови. Постояла над ним, погладила по голове… И никуда не ушла. Осталась. Навсегда.
Он проснулся с ощущением, что рядом с ним в постели лежит женщина, подушка сохраняла запах ее духов, она с головой накрылась одеялом и…
Мейсон вскочил — конечно, он был в спальне один. И в то же время…
«Мы с тобой муж и жена перед Богом».
Это было написано красным фломастером на белой стене.
Кэтти?
Мейсон покачал головой. Почерк был его, фломастер лежал на полу, ящик тумбочки открыт, там — Мейсон знал — лежала коробка фломастеров, купленных на прошлой неделе, и в ней не хватало красного.
Он сам написал это. Когда? Он не помнил.
В больницу он поехал, не дожидаясь, когда появятся Коллинз и миссис Турнейл. Катарины в палате не было, грузная женщина в белом перестилала постель.
— Мисс Хатчингс… — начал Мейсон.
Женщина подняла на него полный любопытства взгляд.
— Вы Мейсон? — спросила она. — Тот, который построил дом… Мисс Хатчингс выписали, она уехала домой с родителями.
По дороге в Нью-Милл Мейсон нарушил столько правил дорожного движения, что первый же патрульный отобрал бы у него права на всю оставшуюся жизнь. Но ему не попались патрульные. Он позвонил, и на звонок вышла высокая женщина с неприступным выражением некрасивого лица, совсем не похожего на нежное лицо Кэтти. Но родинка на левой щеке…