— Сейчас вы нас расстреляете. Земля Армении обагрится нашей кровью и станет красной. Не забудьте этих моих слов: Армения станет красной, советской. Да здравствует Советская Армения!
Я сижу в квартире ныне здравствующей семьи Баграта Гарибджаняна на одной из оживленных улиц Еревана и слушаю рассказ о жизни и смерти человека, над могилой которого цветут пунцовые розы. За столом сидят его жена и подруга Арменуи, помогавшая ему в далеком подполье; его сестра, старая большевичка Сирануш; дочь Офелия, научный работник; сын Геворг, родившийся в год смерти отца, писатель, академик, депутат Верховного Совета республики, директор одного из крупных институтов в Ереване. Рядом — внуки. Двое из них носят славное имя деда, жизнь которого оборвалась в тридцать лет.
…Если видишь человека с поблекшим лицом, в старой одежде, со свертком книг в худой руке, со склоненной на грудь головой, знай, что это бедный учитель..
Так писалось о жизни армянского учительства в учебнике «Грамота и жизнь», вышедшем в 1912 году в Ереване. Таким учителем был и Баграт Гарибджанян, выходец из бедной крестьянской семьи селения Бажарлу близ Александрополя, ныне Ленинакана. Но Баграт и его друзья не хотели ходить по родной земле со склоненной перед власть имущими головой, — в семнадцать лет он вступил в революционную борьбу, а до этого в 1905 году был снят с педагогического поприща, как «неблагонадежный». В 1919—1920 годах Баграт Гарибджанян — член Александропольского нелегального комитета большевистской партии, боевой соратник крупных партийных организаторов в Закавказье Степана Шаумяна, Петра Арвеладзе, Георгия Атарбекова, Степана Аллавердяна.
В мае 1920 года в городах и селениях Армении разразилось грозное восстание против дашнакского режима. Разъяренная армянская буржуазия и ее партия «Дашнакцютун» поклялись потопить героев мая в крови.
Баграт Гарибджанян был схвачен ночью и посажен в Александропольскую крепость. В этом городе стояла тогда постоянная этапная команда, которая охраняла тюрьму и водила людей по этапу на суды, каторгу, расстрелы. Вскоре Баграта Гарибджаняна переводят в ереванскую тюрьму. Перед этапом он с иронией пишет на стене своей александропольской камеры символическую фразу:
«Здесь — будущий кабинет дашнакских министров».
Любопытно, что даже тюремщики знали о том, что дни контрреволюции сочтены. Один старый надзиратель обратился к коммунистам-узникам с просьбой.
— Хотя вы и заключенные, — оказал он, — но осмелюсь просить вас об одной милости, только, прошу, никому не говорите.
— В чем дело?
— Я — старый человек, провел здесь многие годы. И, кроме тюремной службы, ничего другого не знаю. Я еще, может быть, пригожусь. Мы тоже люди…
— Что вы хотите этим сказать?
— Не скрою мысль свою, скажу. Сегодня или завтра, не сомневаюсь, власть будет в ваших руках. Будьте же добры и меня иметь в виду, не лишать должности…
31 мая 1920 года дашнакские власти, чуя скорую гибель, назначают громкий судебный процесс над участниками майского восстания. И вот в зале чрезвычайного суда Баграт Гарибджанян, отказавшись от защиты, выступает с собственной защитительной речью, написанной по-русски в тюремном каземате. Его слова звучат как набат, вселяя страх в судей-палачей, в министров-предателей.
— Как видно из обвинительного акта, вы приговариваете меня к смертной казни… Я стою перед вами не как судимый на законном основании, а как революционер, политический противник, являющийся могильщиком господ дашнаков. Я не ищу у вас пощады и смягчения участи… Я непременно должен быть осужден этим судом, состав которого — от прокурора до секретаря, от председателя суда и его коллег до стоящих за нами конвойных — дашнаки. Поэтому ясно, что судьба моя предрешена. Запишите эти слова в протокол…
И он продолжал:
— Я глубоко убежден, что, ориентируясь на империалистические государства, правительство Армении в лице господствующей партии дашнаков погубит последние остатки многострадальной трудовой массы Армении. Низы — армянская трудовая масса — могут спасти умирающую от голода и страдающую от насилия и произвола Армению только решительным толчком, протянув руки к советской матери — России. Повторяю, многострадальная Армения погибнет в безбрежном море, если ее корабль не причалит к пристани социалистической России…
Оставались последние дни и часы жизни горстки пламенных революционеров. Строжайший тюремный режим не допускал никаких связей с внешним миром. Но Баграт и его друзья находили эти связи. Его жена Арменуи, приходя к мужу на свидания, передавала ему месячного сына Геворга. В пеленках ребенка были письма с воли, партийные документы. Таким же путем она получала и передавала подпольщикам письма из тюрьмы.